Человек двадцатых

Вообще-то, музей мог бы расположиться в шикарном двухэтажном, хоть и деревянном, доме, принадлежавшем отцу Ивана Ефремова, Антипу (Антону) Харитоньевичу Ефремову. Дом был признан объектом культурного наследия. Признание не помогло. Бывшее при советской власти владение табачной фабрики имени Клары Цеткин, в девяностые перешедшее к частному владельцу, в нулевые пустовавшее, в ночь с 7 на 8 мая 2014 года сгорело.

Антип, он же Антон, был крепким купцом-старовером со странностями. Будущей жене он пообещал жениться только тогда, когда она родит ему сына. Дочь, родившаяся в 1906 году, в счет не шла. Только сын, только наследник. Обещание купец исполнил спустя два года после рождения сына Ивана и спустя год после рождения сына Василия, в 1910 году, тогда же сменил свое имя Антип на Антон. Антип/Антон был вхож в крупные деловые круги Петербурга, первое имя казалось ему неблагозвучно-простонародным. Он арендовал лесопильную фабрику у владельца Вырицы Виттгенштейна. С 1897 года он был компаньоном английского предпринимателя Мэтью (Матвея Яковлевича) Эдвардса. Вместе с ним покупал земли и лесные угодья вокруг Вырицы, а затем продавал земли под дачное строительство.

Иван Ефремов без особой радости вспоминал свое вырицкое детство, в особенности — отца: «...Семья-то была самая что ни на есть обыкновенно мещанская, с жестоким деспотизмом отца, как то принято у староверов, внутренне глубочайше некультурная». Это вообще было свойственно людям двадцатых годов — рваться прочь из традиционной, скрепной империи. Им «хруст французской булки» у немногих и лапти на ногах у большинства — поперек горла. И тоска, невыносимая тоска, столь свойственная скрепам с традициями. Уже став знаменитым ученым и знаменитым писателем, Иван Ефремов ни разу не приехал в Вырицу, где стоял шикарный, пусть и деревянный, дом, пусть и принадлежавший теперь табачной фабрике имени Клары Цеткин. Ностальгического вздоха про золотое детство у палеонтолога и фантаста и помину не было. Никаких корней, только крылья — в туманность Андромеды. В светлое коммунистическое будущее.

Впрочем, большую библиотеку купец-старовер все же собрал. Так полагается у больших, богатых людей. Или полагалось. Если богат, то должен быть образован, должна быть библиотека. Не Антип какой-то, Антон, пусть и Харитоньевич. Сын Антипа/Антона, Иван, оказался талантливым, в четыре года умел читать, в шесть прочел Жюль Верна. Почему-то полюбил тяжелые предметы: часовые гири, ступки, утюги, камни.

Приключения палеонтолога

Стоит заметить, что в Вырице, где теперь его музей, Иван Антонович Ефремов прожил недолго, с 1908 года по 1914-й. Летом этого года Антон/Антип отправил свою жену с тремя детьми в Бердянск. Врачи прописали младшему сыну купца-старовера южный климат. Знал бы купец-старовер, какой южный климат его детям предстоит... С 1914 по 1917 годы Иван в бердянской гимназии. Запоем читает фантастику, приключенческие романы и научно-популярные книги. В 1917 году, после Февральской революции, в России были фактически узаконены разводы (до того развестись в империи было более чем трудно). И мать Ивана Ефремова развелась со своим мужем. Дистанционно, так скажем.

В 18-м перебралась в Херсон, к незаконнорожденной дочери своего бывшего мужа (широко жил купец-старовер), – все же родственница. В том же году вышла замуж за командира Красной армии. В 19-м году покинула город вместе с мужем и его отрядом, оставив троих детей на попечении «все же родственницы». В конце того же года внебрачная дочь купца второй гильдии умерла от тифа. Дети выжили чудом. В 20-м они оказались в Очакове. Во время штурма и бомбардировки города Иван был контужен. Результат — заикание на всю жизнь. Прибился к автороте РККА. Научился водить автомобиль. Дошел с авторотой до Перекопа. Демобилизовался. Вернулся в Очаков. Не нашел брата и сестру. Приехал в Херсон, узнал, что отец был в Херсоне, забрал своих детей в Петроград. Поехал в Петроград.

Жил в Петрограде, нашел отца, брата и сестру, самостоятельно. Окончил школу экстерном, работал грузчиком, пильщиком дров, шофером. Познакомился с академиком, палеонтологом Сушкиным. С 1923 по 1924 год отправился на Дальний Восток, плавал матросом на судне по Охотскому морю. Дрался со шпаной. В 1926-м был на Каспии командиром гидрографического катера. С 1927-го года в науке, не окончив высшего учебного заведения. Степень кандидата биологических наук получил в 1935 году по разделу «Палеонтология» без защиты диссертации по совокупности научных заслуг. Участвовал в 31 экспедиции в Средней Азии, Монголии, на Дальнем Востоке, в Приуралье, 26-ю экспедициями руководил: 17 экспедиций были палеонтологическими, 14 — геологическими. Открыл (отрыл) новый тип вымершего водоплавающего ящера, «глубинного крокодила», каковой назвал именем своего учителя, академика Сушкина, Bentosuchus suchkini. Стал создателем тафономии, науки о закономерностях захоронения останков ящеров.

Фантастика и обыск

И это само по себе любопытно и парадоксально: ученый, который изучал допотопных чудовищ, реконструировал их, называл «глубинного крокодила» именем своего любимого учителя, в беллетристике своей описывал светлое будущее или прекрасную античность, населенные немыслимыми красавицами и красотками, словно с любимой его картины Семирадского «Фрина на празднике Посейдона». Здесь видится коллаж — представьте себе эту картину: голая, пышная красавица среди сияющего средиземноморского полдня, такая же пышная природа, погода, и рядышком с красоткой посередь этого великолепия… тираннозавр, или лабиринтодонт, или «глубинный крокодил», бентозухус сушкини...

Вообще-то, такой коллаж Иван Ефремов сам сделал в лучшей своей книге, антиутопии «Час Быка», эпиграф к которой (выдуманный самим писателем и ученым) — лучшее, что он написал в литературе: «Час Быка — час свирепой тоски перед рассветом, когда лошади и быки ложатся на землю спать».

Фантастические рассказы Ефремов пытался писать всю жизнь. Печатать их начал в начале соровых. Однако всерьез занялся фантастикой, только когда отошел от научной деятельности. Надорвал себе сердце, не смог ходить в экспедиции, а кабинетным ученым он быть не мог. Выдумщиком, фантазером — мог. Так совпало, что это случилось тогда, когда фантастике и детективу в советской культуре был дан карт-бланш.

Классический тоталитаризм сторонится фантастики и детективов. Они (в классическом тоталитаризме) на обочине культуры. В нацистской Германии, например, детективы были просто запрещены. Упадочный жанр, англо-саксонский. Почему так происходит — не знаю. Может, потому, что детективы имеют дело с язвами общества — а какие в нашем обществе могут быть язвы? Какие грабежи, какие убийства? О чем вы? А фантастика vollens-nollens предполагает свободу выдумки? А свобода и тоталитаризм — две вещи несовместные.

Так или иначе, но расцвет советской фантастики и советского детектива пришелся на пору хрущевской оттепели. Самой первой ласточкой этой весны стала утопия Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». В истории культуры, в истории литературы эта книга занимает прочное, никем не оспоримое место. Это — последняя и весьма убедительная коммунистическая утопия.

Если подумать, то вполне закономерно, что уроженец Вырицы, сын купца-лесопромышленника, человек двадцатых годов, обменявший корни на крылья, стал автором одной из самых страшных и… убедительных антиутопий — «Час Быка». Хэппи-энд «Часа Быка» как-то не очень… убедителен. На эту книгу обратил внимание сам председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов. В служебной записке в ЦК извещал об антисоветской вылазке классика советской фантастики. Книгу (уже опубликованную в журнале) выпустили отдельным изданием только после личной двухчасовой беседы Ефремова с министром культуры СССР Петром Ниловичем Демичевым (прозвище — Ниловна).

Однако слежка за Ефремовым была установлена. Ефремов это понял, иначе бы не написал такую записку своей жене — наставление, что надо делать после его смерти: «Помнить, что все письма, не экспедиционные, не семейные, записи, фото, адреса — ничего не сохранилось с периода 1923–1953. Я все уничтожил, опасаясь, что в случае моего попадания в сталинскую мясорубку они могут послужить для компрометации моих друзей. По тем же причинам я не вел личных дневников. Но вот на что обращай самое тщательное внимание, соблюдай самую максимальную осторожность. Одно дело, пока ты со мной — в случае чего тебя не тронут из-за меня, если, конечно, самого не тронули бы. Оставаясь одна, ты подвергаешься опасности любой провокации и при твоей доверчивости и прямоте можешь пострадать...»

То, что произошло после смерти Ивана Ефремова, сам Ефремов не выдумал бы. Фантазии бы не хватило. Фантазия у него работала в другую сторону. Спустя месяц после смерти фантаста в квартиру его вдовы вломились с обыском. 11 человек с миноискателем и рентгеновским аппаратом. Одна из женщин, участвовавшая в следственном мероприятии, с сочувственным удивлением сказала: «Ой, писатель, а всего две комнаты, и потолки такие низкие...» Тем не менее в двух комнатах рылись много часов. Пожилой следователь Хабибуллин время от времени глотал валидол. Забрали все. Потом тщанием вдовы вернули почти все. Оставили рукопись, присланную из города Фрунзе без обратного адреса: «Диалектика ХХ века» (антисоветский материал), монгольскую булаву и тяжелую деревянную трость, в которой был острый железный стержень (холодное оружие). Что искали? Почему обыскивали? Неведомо до сих пор. В 91-м году следователь московского УКГБ Соловьев в интервью журналистам рассказал, что дело было инициировано начальником московского УКГБ, Игорем Аладьиным, каковой полагал, что Иван Ефремов во время одной из своих экспедиций был убит и подменен… английским шпионом.

Бред очевиднейший, но недавно опубликованное спецсообщение зампрокурора города Москвы заместителю Генерального прокурора СССР свидетельствует: наверное, так оно и было, черным по белому, дело открыто «для проверки личности» патриарха советской фантастики и основателя науки тафономии. Если это так, то товарищ Аладьин прочел очень много детективных и фантастических романов. Ей-ей, стоит зайти в вырицкий музей Ивана Ефремова, человека двадцатых годов, обменявшего корни на крылья, поглядеть, что вернули после обыска люди, готовые прильнуть к родимым корням.