Деревня художников

Есть славное место в Петербурге, когда-то дачное, ныне новостроечное и особняковое: Озерки-Коломяги. Там живут художники, скульпторы, фотографы, керамисты. Там стоит деревянная церковь, сохранившаяся с 1906 года. Там хорошо. Я туда как-то раз съездил. До «Удельной», а там пешком до Главной улицы, потом Горная, потом Тбилисская, 41.

Тбилисская, 41

Большой человек в фартуке каменотеса, с голыми по локоть руками, стоял во дворе деревянного двухэтажного дома рядом с зацветающей яблоней и смотрел на камень. Вокруг были скульптуры и груды камней. Напротив дома высились шикарные особняки из красного кирпича.

Я постучал в ворота. Человек обернулся. «Простите, - сказал я, - это и есть Деревня художников?» Человек подошел к воротам. «Да, можно и так сказать… А вас что интересует?» Я всегда стесняюсь представляться журналистом, репортером. Репортер – это горячие точки или, на худой конец, горящая гостиница «Новый Петергоф». А тут что? Поэтому ответил уклончиво: «Да так, знаете ли, интересуюсь познанием разных мест…» Человек открыл ворота. Я представился. Он протянул руку: «Валерий Бутка, скульптор. Вас что больше интересует: история или скульптура?» Я подумал и ответил, как Винни-Пух: «И то, и другое. Можно без хлеба …» Валерий улыбнулся: «Сейчас вынесу информацию, а вы пока посмотрите скульптуру…». 

Немного истории

Деревня художников официально была создана в 1991 году. Под распоряжением стоят подписи Анатолия Собчака и Владимира Яковлева. Деревня раскинулась от Главной улицы, что неподалеку от «Удельной», где в деревянном домике живет скульптор Лев Сморгон, до берега Суздальского озера, где обитают керамисты.

Художники верно выбрали место. Здесь когда-то жил гений русской живописи Павел Филонов, здесь Блок встретил свою незнакомку. На Поклонной горе построил себе дачу тибетский мистик и медик, друг Распутина и один из фаворитов Николая II Жамсаран Бадмаев. Дачу снесли, а на ее месте в 1948 году скульптор Сергей Ингал отгрохал гигантскую статую Сталина. В 1956-м ее отправили на переплавку. Сталин на даче у Бадмаева - в этом есть и каприз, и пафос.

Да и само по себе место удивительное. Среди новостроек брежневского времени и особняков нынешнего - деревянные домики, участки, рощи. Между ними проложена узенькая детская железная дорога. Названия улочек вовсе не городские: Третья линия Первой Половины, Рябиновая, Новоселковская, Новоорловская, Большая Десятинная, Большая Озерная. Есть даже улица Пугачева – в два больших дома, немощеная, похожая на тропку.

Большие деревья и трава

Я разглядывал скульптуры. Беломраморная толстушка на спине лебедя - уютная такая, смешная, сказочная Леда. Половина циферблата с застывшими стрелками: время окаменело и замерло. Узкое лицо из серого камня. Огромные глаза, длинные пальцы, сжавшие подбородок, из головы, клубясь, вырастает еще непроработанная фигура девушки. Крестьянин и крестьянка держат на руках младенца, под ними – мул. «Рождество» - опять-таки сказочное, уютное. Христос пляшет с двумя девушками вокруг стола и огромных кувшинов…

Тем временем скульптор принес большой лист с информацией, наклеенный на фанерную доску, и две кружки крепкого чая. Прихлебывая чай, я читал про то, что в 1832 году эту местность купил Александр Петрович Никитин. Дом его по сию пору стоит на берегу Градского пруда. Дом на Тбилисской построен в 1906 году, тогда же, когда и деревянная церковь Дмитрия Солунского на Третьей Линии Первой Половины. Живут в нем Марина Спивак, Игорь Ламба, Александр Величко, Дмитрий Вердияну и Валерий Бутка.

Я поинтересовался: «А церковь сохранилась?» - «Сохранилась и действует. Она и не закрывалась никогда» - «Неужели дом такой старый?» - «Не один он такой… Тут чуть подальше дом 1899 года постройки. Старики живут. Они умрут, дети дом продадут, его снесут… Когда мы здесь стали жить, наш дом высился, как вот эти особняки. А теперь - все наоборот».

Мы подошли к скульптурам. «Это ваши работы?» - «Мои и Дмитрия… Он с мрамором в основном работает, а я с пудожским камнем. Мои мраморные – “Леда”, “Рождество”, “Проводы”» - «Пудожский гранит?» - уточнил я. «Нет. Гранит – вулканического происхождения, а пудожский камень - известняк, многослойный. С ним очень интересно работать» - «Правда, что он меняет цвет от освещения?» Скульптор оживился: «Да, можно так сказать. Понимаете, он цветной. Меня это очень увлекает. Естественный цвет камня. Вот смотрите…» Он полил из лейки барельеф с танцующим Христом. Барельеф и впрямь засиял желтоватым цветом. «Видите? Это “Брак в Кане Галилейской”. Первое чудо Христа. Он превратил воду в вино. А раз брак, праздник, то почему бы не поплясать? И цвет желтый, потому что цвет радости, жизни, солнца. Видите, как разные слои просвечивают…»

Я кивнул и спросил, указывая на другой барельеф: «А это что за бой?» Валерий засмеялся: «Это у меня цикл “Дворовые войны”. Это вот “Бой крестоносцев с индейцами”. Не знаю, как у вас в Петербурге, а у нас в Кишиневе в моем детстве постоянно были драки: двор на двор. Ну а поскольку фильмы-то смотрели разные, вот и воображали себя кто крестоносцами, кто индейцами, кто спартанцами, кто даками, кто римлянами…»

«А это кто?» Нога на ногу, на постаменте сидел каменный бородач весьма заносчивого вида. «Это Дмитрий сделал. Это Константин Брынкуши, великий скульптор…» - «Бранкучи? –  уточнил я. – Бранкузи? Ученик Родена?» - «Да, на Западе его называют и Бранкузи, и Бранкучи, но по-молдавски он Брынкуши. И учеником у Родена он был три месяца, а потом сказал: “Мастер, под большими деревьями не растет трава”. И уехал к себе в деревню. Он был великий выдумщик. Однажды выставил на поле двенадцать пустых мраморных стульев и назвал это “Апостолы”. Здорово, да? Такая вот “Тайная вечеря”».

Роден, Гоша и ступенька

Мы стояли у каменного лица с огромными глазами, и Бутка рассказывал: «Это я Родена так сделал. Поэтому, видите, сзади камень не обработан. Роден ведь любил, чтобы из необработанного камня рождалась фигура. А из головы у него, смотрите, очерк, намек на будущую его “Весну”, понимаете?» Тут скульптора позвали: «Валерий!» У ворот стоял веселый усатый человек с белой собачонкой. «Сосед!» - обрадовался Валерий и впустил усача.

«Никита», - я протянул соседу руку. «Александр», - пожал он мне руку. «А зверя как зовут?» - «Зверя зовут Гоша. Можно Жора…» - «Он у вас оптимист…» - «Ну да, только что 11 зубов вырвали…» - «Одиннадцать зубов?» - «Точно. Найденыщ. Три года назад подобрали. Гады какие-то выбросили. Все болезни были. Последняя – флюс. Недавно вылечили. И ничего – радуется…» Гоша или Жора вилял хвостом и улыбался.

«Дракон?» - спросил я, указывая на скульптуру. «Да, - ответил Валерий, - а на нем девушка, а вот тут богатырь. Это особый дракон. Он из ступеньки дома-музея Достоевского. Когда реконструировали музей, ступеньку выломали, я ее взял и вот сделал дракона… Я вообще мало беру камней из каменоломен. Они более хрупкие. Тут почти все из разломанных старых домов Петербурга. Вот тут, - он показал композицию: блочные огромные дома и между ними крохотный домик, - наша деревня такая, символическая. Большие дома - из старой мостовой. Когда Невский ремонтировали, я эти камни увидел, сразу схватил. На тележку. Потом такси поймал, погрузил, сюда привез. Знаете, они, как люди, лежат и тоскуют: “Когда ты с нами работать будешь? Что ты из нас сделаешь…”».

Каменный театр     

Мы бродили по двору, я спрашивал, а Валерий отвечал. «Это ваши работы?» - «Нет, моих учеников…» - «Местные?» - «Нет. Одна девушка аж с Римского-Корсакова ездит». - «Девушка?» - «В основном у меня девушки. Современные юноши – лентяи. А девушки - трудяги…»  Я остановился у вытянутой, как струна, мраморной девушки. «Дмитрия работа, - объяснил Валерий, - “Утро”. Видите, она вот так потягивается, проснулась. Это – маленькая. Большая в Русском музее…» Я присвистнул. Валерий пожал плечами: «У меня тоже есть работы в Русском…» - «Его работа, - вмешался Александр, - есть у самого молодого министра Франции. Он, когда со мной встречается, всегда о Валере вспоминает…»

Гоша натянул поводок и рванул за ворота. «О, - Александр махнул рукой и устремился следом за ним, - знакомую встретил. Пока, воду потом завезу…» - «У вас что, воды нет?» - спросил я. «Почему нет? Есть. Колонка недалеко. Александр нам родоновую какую-то привозит. Ездит за двести километров в монастырь, рядом с монастырем – источник. Канистру нам, канистру себе…»

«А что это за рыбка каменная?» - «Для спектакля. Завтра дети придут, будет спектакль. Глядите…» Валерий подвел меня к вытянутой голове странного существа, из которой торчали три железных штыря. «Это лось. Или осел. Или Петр I. В зависимости от сказки. Берем рога, - Валерий взял здоровенные каменные рога с просверленными дырками и насадил их на два штыря, - берем макушку… Получаем лося. А сверху его жена – улитка, - на макушке лося разместилась улитка, - а вот их дети: лосеули…»

Я сообразил: «Дырка во рту у него для петровской трубки?» - «Да. И треуголка должна быть, но треуголку я еще не сделал…» Я слушал Валерия и думал, нет, не думал, так, ловил ощущения, впечатления о связи тяжелой камнерезной работы и … детства, игры. Как там у Мандельштама? «Сестры – тяжесть и нежность». Вот именно.