Премиальное

Дмитрий Муратов получил «нобелевку». Это здорово: теперь «Новую газету» признают иностранным агентом не сразу, а чуть погодя.

Есть некоторое ощущение сопричастности. Даже не потому, что я много лет на нее подписан. А с некоторыми петербургскими сотрудниками даже знаком, чем и горжусь. Просто «Новая» — один из немногих островков приличного текста в этом мире, свихнувшемся на картинках. Это ж сразу видно: когда человек сначала пишет (небось, еще ручкой на бумаге, называется «черновик»), потом набирает на компе и только потом — выкладывает в Сеть.

У них тоже есть хорошие картинки, но именно как иллюстрации к словам, а не наоборот.

Кроме того, фактуру «Новой» не надо перепроверять. Они готовят статьи с постоянной оглядкой на всевозможные иски о клевете или заявления об оскорблении чего-то там. Это тоже заметно. Не всем. Мне — заметно, потому что я и сам так пишу последние года два, обложившись документами и включая «внутреннего цензора». На суды времени жалко — сколько его еще там осталось.

Круг причастных к слову тает естественным путем, как острова в океане от глобального потепления. Постепенно, незаметно. В Венеции Acqua alta прежде случалась не каждый месяц, а теперь — до 60 раз в год. Не на кого сердиться: такие времена выпали.

Принято считать, что Россия — «литературоцентричная» страна. Писателей называли то «властителями дум», то «инженерами душ». Забудьте! Журналисты тоже были серьезного калибра — например, Короленко или Гиляровский. Масштаб! Проехали...

Эту колонку прочитает, ну, тысяча человек. Газету Муратова — допустим, десятки тысяч. Но у Бузовой-то — 23 миллиона подписчиков! И этот процесс неостановим, как изменения климата.

Переучиваться бесполезно, да и незачем. Я ведь не для понтов употребляю позабытые слова, цитаты и аллюзии — то из Булгакова, то из Стругацких, то из «Трех мушкетеров». Я просто ими думаю, как многие из моих немногочисленных читателей. Это способ сказать коротко, намекнув одной фразой на целый комплекс переживаний. Получается шифровка, потому что новые люди полагают, что «Ильф и Петров» — это как Dolce & Gabbana, только наши. Как и я уверен, что моргенштерн — это такой железный шар с шипами, на цепи или на рукояти, для пробивания башки в шлеме. Впрочем, да: насчет «пробивания башки» — в точку. Но даже под пистолетом не смогу вспомнить пару строк.

О чем нам говорить, может, и нашлось бы, но язык исчезает.

Однако «Новая газета» еще поживет, получив от норвежского комитета охранную грамоту. И, наверное, задержится еще немного в отечественной ноосфере жанр журналистского расследования, который как раз птенцы гнезда Муратова вывели в фокус читательского внимания.

Поверьте, уважаемый читатель, ничего приятного и особо увлекательного в этой работе нет. Лично мне куда приятнее живописать фольклорные праздники в «Ламбери», чем копаться в мутной истории взаимосвязи бывшего чиновника с крупным инвестпроектом на лесных землях. Лучше про кошку — вот бездонная кладовая сюжетов!

Но любоваться кошачьими проделками с собственной террасы уместно, когда ничто не отвлекает. А в почте — опять письмо про СНТ, про злодейства вороватого правления и бессменного председателя. И чуть копнешь причины — немедленно утыкаешься либо в специфику отечественного правоохранительства, либо в шалости исполнительной власти. 

Беда в том, что я и садоводческих утеснителей понять могу: раз покривил душой, другой — чего-то нарушил, а как не нарушить, на хлебном-то месте, когда само в руки идет. И все, ты в ловушке: либо при власти пожизненно, либо в тюрьму, да еще и домик отберут, заботливо обустроенный, с золотым унитазом. И в усилии удержать нажитое громоздятся новые пакости: подделка документов, обвинение недовольных в экстремизме и далее по списку. Снизу доверху, снизу доверху...

Чтобы воспринимать отечественные реалии позитивно, необходимы либо перманентный запой, либо «нобелевка». Может, и есть какая-то еще точка опоры, но пока не нащупывается. Впрочем, «в России надо жить долго»...

Удачи вам!