Завалил тротуары, заскрипел под ногами взрезанным арбузом, налип на ветках деревьев, превратил убогие городские скверы в кусочки волшебного леса. Не успел я порадоваться этому обстоятельству, как грянула оттепель, ростепель, сводня. Помимо эстетического безобразия — еще и бытовые неудобства. Скользишь по наледи, которая горбами, по «широким лысинам бессилья», и чувствуешь: сейчас бумкнусь, а в 65 лет бумкнуться на лед, чуть прикрытый талой водой, — то еще удовольствие. Нет, не угнаться мне за погодой, как и за книжными новинками. Затормозил всего на одной — читал и перечитывал всю оттепель. Стихи, знаете ли... Про них и поведу речь.

Ирония и печаль

Этому поэту полагался бы памятник. И мемориальная доска на стене хрущевки в Царском Селе, где он живет.

Потому что он не просто поэт и не только поэт, он — воспитатель поэтов. Многих воспитал и выпестовал. Одна Полина Барскова чего стоит. (Она многого стоит.) Вячеслав Лейкин. Десятилетиями руководил детским ЛИТО при газете «Ленинские искры». Учил складывать слова, связывать их ритмом, рифмами. Учил понимать связанные другими слова, что тоже немаловажно. По ходу дела учить жить. Не по-свински, а порядочно, честно.

Кроме того, он автор сценариев двух очень смешных и очень печальных кинокомедий начала 90-х: «Бакенбарды» (1990) и «Окно в Париж» (1993) режиссера Юрия Мамина. В 2024 году издали его книгу стихов «Сумерки». Вячеслав Лейкин слишком хорошо знает русскую поэзию, чтобы не помнить: «Сумерки» — так называлась самая первая книга стихов в России. Сборник Евгения Баратынского. До Баратынского поэты издавали свои сборники без названий, и уж тем более — без обозначения странного жанра: книга стихов.

Только автор исповедания веры любого лирического поэта: «Мой дар убог и голос мой негромок, но я живу, и на земле мое кому-нибудь любезно бытие. И как нашел я друга в поколеньи, читателя найду в потомстве я», — рискнул на такую новацию.

Не могу не вспомнить, что в далеком 1977 году поэт Юрий Левитанский говорил поэтессе Татьяне Бек: «Жанр поэмы умер. Вместо поэм теперь будут книги стихов, как „Сумерки“ Баратынского».

Книга стихов всегда связана какой-нибудь общей темой. Общая тема есть и у «Сумерек» Лейкина (1937 г. р.). Старость. Тема безотраднейшая. Уж поверьте мне (1959 г. р.). Только очень глупый, очень самоуверенный и самонадеянный человек может быть безотказно счастлив в старости. Любой хоть чуточку рефлектирующий человек в старости согласится с Джорджем Оруэллом: «Любая жизнь, рассмотренная изнутри, предстает сплошной чередой поражений».

Мог сделать то и это, а не сделал. Не смог. Насовершал ошибок, глупостей, грехов, за которые стыдно. И ничего уже не исправить. Не сменить колею, в которую попал. А если человек чувствует в себе дар, талант, то в старости ему еще горше: не осуществил свой дар и на десятую долю. И некому пенять: ни цензорам, ни редакторам, ни внутри-и-внешне-политической обстановке. В общем, такова тема книги стихов Лейкина.

А читать… интересно. Захватчиво, как написал бы Солженицын. Жалобы не производят впечатления жалоб, они насмешливы, в них ирония умело перемешана с печалью. В них обычный бытовой случай превращает себя в факт искусства, в настоящую поэзию с точными и чаще всего очень смешными метафорами. Стихотворение иногда превращает себя в короткую балладу (энергичное лапидарное сюжетное зарифмованное повествование). При том, что сюжета-то вроде никакого и нет.

Скажем, на улице случайно встретились два старых, не знакомых друг другу интеллигента, один — хмельной, другой — похмельный. Сначала повздорили, потом подружились и выпили, а потом расстались и больше друг друга не видели. Какое стихотворение можно выдуть из этой истории, которую и историей-то назвать затруднительно? А Лейкин выдул, выдал историю про одиночество и счастье преодоления одиночества.

С первой строфы читатель начинает улыбаться: «Однажды я встретил непонятого человека / с лицом неясного цвета, как старые три рубля. / Он двигался с прытью и грацией мороженого хека, / а ему, должно быть, казалось: линейного корабля». Хочется процитировать и вторую строфу: «Поравнявшись со мной, он прогнулся навроде нищего / и спросил, не знаю ли я, нынче какое число. / А я был после вчерашнего и ответил весьма заносчиво, / что даже если б и знал, это вряд ли б его спасло».

Слово за слово, и в результате перепалки на краткий миг рождается дружба и взаимопонимание, взаимосочувствие: «А я его спросил, куда это он мчится, как бешеный конь. // И он засмеялся и сказал: что поделаешь, мастер, не повезло, / был молод и глуп, а вокруг кантовался сброд, сплошные ЗеКа… / А сейчас его, вроде бы, кормит литературное ремесло: / он переводит туда и обратно с испанского языка. // И тут меня отпустило, и, прежнюю тему закрыв, / Я протянул к нему обе: „Здравствуй, амигофренд!“ / И у меня была сотня, и мы с ним ушли в заплыв, / отладив курс и сделав поправку на дифферент...»

Кстати, в книге стихов Лейкина есть удивительное опровержение (или подтверждение?) мысли Левитанского об исчерпанности жанра поэмы в современной поэзии. В середине книги напечатана замечательная поэма «Свинья». Но это… юмористическая поэма. Шуточная, вроде «Юлия Кломпуса» Давида Самойлова, хотя, дочитав ее, внимательный читатель понимает: поэма трактует совсем нешуточный предмет — пути осуществления дара, таланта, рассказывает про то, как «причудлив путь прозрения», каким фантастическим, гротескным, гофмановским образом из халтурщика (художника-оформителя на мясокомбинате) рождается настоящий художник.

Лейкин Вячеслав. Сумерки. Книга стихов. — СПб., 2024. — 116 с.

Прим. редакции «Пригорода»:

«Сумерки» — так еще назывался самодельный (самиздатский) журнал, который мы с друзьями издавали в Петербурге в конце 80-х. Со стихами, конечно. Но об этом как-нибудь в другой раз…