Выходишь хмурым, промозглым утром из дома. Всё мерзит. Зябко, мокро, противно, тускло. У входа в кофейню-подвал на Татарском переулке — китайская яблонька. Вся в некрупных красных яблоках. И «душу тебе обдаст как бы весною». Тютчев, если не ошибаюсь. Даже как-то светлее становится хмурым, зябким петербургским утром.

«Матовый блеск асфальта после дождя...»

Обожаю это определение ленинградской прозы, данное Довлатовым. Оно красивое и точное. Необъяснимо точное, что чаще всего бывает в красивых определениях. Проза ленинградской (теперь петербургской) писательницы Веры Кобец — такой вот матовый блеск асфальта после дождя. Нет-нет да и вспыхнет (см. выше) китайская яблонька с красными яблоками на сером асфальте.

По образованию и профессии Кобец — японистка. Диссертация у нее — про японского писателя Фукудзаву Юкити. Кто-нибудь слышал про такого? Я тоже нет. Первый сборник рассказов выпустила в 1998 году. Его немногие заметили. Правда, среди заметивших были Самуил Лурье и Виктор Топоров. В этом году вышел ее четвертый (если не ошибаюсь) сборник «Камертон». Ленинградские (петербургские) вообще скупо пишут. Минимализм во всем. Метафор избегают. Если и применяют, то одну на весь рассказ, но зато в точку: «Остатки торта напоминали развороченную клумбу». Мир, который изображает Вера Кобец, узок и тесен. Мир научной интеллигенции. Но зато она знает этот мир досконально (почти как любимый ею Лев Толстой знал мир русского дворянства, тоже, кстати, сказать, не такой уж широкий). А ежели ты что-то знаешь хорошо, то это коснется не одного только социального слоя, а чуть не всех людей.

Лучший рассказ Веры Кобец в этом сборнике — «Бедный Кока». Применим научный термин: инвариант «Простой души» Гюстава Флобера, недаром эта новелла помянута в истории бедного Коки, над которой ненаписанным эпиграфом — слова из шукшинского «Дяди Ермолая»: «И дума моя о нем — простая: вечный был труженик, добрый, честный человек. (…) Простая дума. Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: что, был в этом, в его жизни, какой-то большой смысл? В том именно, как он ее прожил. Или не было никакого смысла, а была одна работа, работа…» Правда, работа у бедного Коки (Н. В., Николая Владимировича) была посложнее, чем у дяди Ермолая, и доработать ее как следует бедному Коке мешали. Быт, знаете ли, бытовуха. Единственное смешное место в этом печальном рассказе я с удовольствием процитирую: «″Н. В., Вы слышите меня, Н. В.? — в третий раз спросила лучившаяся улыбкой девица. — У меня для Вас новости: приехала жена″. — ″Какая?″ — вздрогнув, спросил Кока». И, конечно, пред-финал рассказа — копьем в бок читателю до вздрога: «″Я все-таки доскажу, — с улыбкой сказал он, когда они уже подходили к ее парадной, — твой отец был по-настоящему крупным ученым″. — ″Мой отец был несчастным оборванцем и почти идиотом″, — жестко отчеканила она».

В «Бедном Коке» есть еще один неожиданный поворот темы ленинградской и — шире — советской научной интеллигенции. Один из истоков этой интеллигенции: чудом уцелевшие дворяне с их великолепной образованностью, работоспособностью, умением служить верно тому, кому присягнули, то есть той стране, в которой оказались. Не лгать, не воровать, не стучать, быть порядочными, работать в узкой специальной сфере, будь то аэрофотосъемка или электротехника. Вера Кобец с той же тщательностью и достоверностью пишет и об этом слое чудом уцелевших и отлично работавших в узких научных сферах, все прекрасно понимавших людей: «Когда случилась революция и началось все страшное, я поняла, почему Бог отнял мальчиков. Они сейчас были бы юнкерами или выпущенными офицерами. Их ждала гибель куда более страшная — и они ее избежали». Разумеется, этого у ленинградской прозы не отнять: детство. Детство, отрочество, юность, поданные в правильном, но до сих пор неожиданном ракурсе: не счастливая пора, а, напротив, — самая несчастная, самая несчастливая пора жизни человека, даже если детство, отрочество, юность обеспеченные. Пора, когда мир вокруг человека непонятен, чужд, когда ты еще не оброс толстой кожей, чтобы выдержать даже самый маленький укол.

Кобец Вера. Камертон. Рассказы — эссе — зарисовки. — СПб, «Петрополис», 2024. — 336 с.