Домашний круг
-
Ягодка с бриллиантомМы ее ждали-ждали, и она наконец-то пришла. Такая, о какой мечтали:
и солнышко есть, и зелень молодая, и цветочки. Просто праздник какой-то.
А к празднику хочется чего-нибудь вкусненького, сладенького — для души. -
Подробности весны«Выставляется первая рама…» Скоро на дачу!
Больше всего люблю весну. Все декадентские красоты зимы, вся пышность лета и «в багрец и золото одетые леса» осени для меня почти ничто по сравнению с голыми, мокрыми, оживающими и ожидающими листвы ветками.
И воздух прохладный, влажный — чудо!
Что бы такое почитать? -
Опять и снова РамбовНичего не поделаешь, тянет меня в этот городок у моря, в этот парк с дворцами на холмах, где сейчас и птичий двор, и олений загон, и лебеди плавают в чистом круглом пруду.
Тянет в это любимое место «полудержавного властелина» — Меншикова (вон какой дворец отгрохал) и самого несчастного и самого благородного из российских императоров — Петра III. -
Воркование голубейВсе засыпано снегом. Разумеется, белым, но каким-то усталым, готовым к исчезновению. Холодно, но солнце греет по-настоящему. И слышно воркование голубей, робкое, но уже страстное, уже весеннее.
Может, ничего радостного в этих звуках нет, может, летучие грязнули жалуются, что лапки мерзнут,
однако радостно. Весна. -
Обед на ПарнасеПогода непредсказуемая, настроение — тоже. Поэтому как никогда хочется устроиться на диване с книжечкой. А если еще и перекусить чем-нибудь, что особенно нравилось любимому писателю…
-
Добавь перчикуУ каждого на кухне есть волшебная палочка — специи, пряности, приправы.
Одно движение руки, и самое неинтересное блюдо становится кулинарным шедевром —
или вкуснейшее яство превращается в неописуемую гадость. -
Солнечная Оллила«Все нас из дому гонят дела, дела, дела. Может, будь понадежнее рук твоих кольцо…»
Маршал Жуков очень любил эту песню Окуджавы. Уверял всех, что впервые услышал ее во время войны. И как ему ни доказывали: Окуджава написал и спел эту песню после войны, — твердо стоял на своем. Ну, в каком-то смысле Окуджава тоже эту песню услышал во время войны, неясным гулом услышал, а потом уж записал и спел. -
Петербургские записки«Петр Великий, Петр Великий! Ты один виновней всех, и чего на север дикий понесло тебя на грех?
Восемь месяцев — зима, вместо фиников — морошка…» — не устаю твердить эти строчки Саши Черного.
Особенно когда скользко. Вот сегодня — бац — и как та барынька из блоковских «Двенадцати», растянулся. Очень больно и обидно. Ничего, потер ушибленное место, пошел книжки читать. -
ПлескауПросто мне нравится это немецкое название русского города. Оно, на удивление для этого грубого языка, нежное, по-настоящему поэтичное, в общем, не бессмысленное: плеск волны в нем слышится, речной плес. Хорошее название, емкое.
-
Давно забытый вкусНаши предки поесть любили. К трапезе относились серьезно и в крестьянских избах,
и в царских хоромах. А перечень блюд был таким, что читать его можно было долго.
Увы, нынче не только вкус, но и названия многих яств забыты, рецепты утеряны,
продукты, которые были для пращуров привычными, исчезли из обихода. -
Белизна холстаЗиму почему так любят писатели? Потому что она бела, как лист бумаги, на котором можно написать
«самые мудрые, самые прекрасные иероглифы», как сказал Мао Цзедун. А можно ведь и изгадить лист, товарищ Мао… Но мы про это не будем. Мы про хорошее. -
Долина радостиЯ ему не сочувствовал. И не сочувствую. Хотя каждый человек на земле достоин сочувствия.
У каждого своя трагедия. «Все мы несчастные сукины дети», — написал Фолкнер
и не раз повторял Сергей Довлатов. Но так или иначе, а от рукопожатия я уклонился.
Уселся в кресло и сделал вид, что сильно утомлен. Рыжий парень — не дурак, все понял
и принялся втирать про умное телевизионной девушке: «Инородцы очень много сделали для нашей империи. Я это знаю по истории своей семьи. Мои предки из Фриденталя, немецкой
колонии…» Расчет был верен. Конечно, мне захотелось узнать про его предков, но уж очень
я ему не сочувствовал. Остался сидеть в кресле, закрыв глаза и делано посапывая.
