1484
0
Елисеев Никита

По делам…

Бывают такие утра поздней осени. Небо — голубое,
солнце — ослепительное, столь же ослепительны деревья
и внезапное тепло.

«ВСЕ нас из дому гонят дела, дела, дела…» Вспоминают, что в старости маршал Жуков очень любил эту песню. И силь-
но злился, когда ему говорили, что «По Смоленской дороге» Юрий Левитанский и Булат Окуджава написали после победы. Маршал уверял, что он слышал ее во время войны. Проявлял сильное эстетическое чутье: два фронтовика, Левитанский и Окуджава, тоже ведь слышали еще не написанную ими песню  — гулом, ритмом, отдельными строчками — во время войны, просто записали после…

Утренняя Звезда

Ясным осенним утром дела вытряхнули меня на Петербургский (раньше Ленинградский) проспект города Ораниенбаума. Я топтался на месте и очень не хотел делать дела. Во-первых, я вообще не люблю их делать. Во-вторых, я очень не люблю иметь дело с государством. В-третьих, утро было прелестно, и никуда не хотелось идти.
Бывают такие утра поздней осени. Небо — голубое, солнце — ослепительное, столь же ослепительны деревья и внезапное тепло. И ни ветерка, а листья все одно падают, нервно трепеща. К тому же на той стороне проспекта я заметил статую в сквере, которую никогда до сих пор не видел, хотя часто бывал в Ораниенбауме, но проездом. Гулял по городку давно, а статую поставили недавно. Серый песчаник. Издали толком не видно деталей, но общее схватываешь, и оно тебе нравится. Верный признак настоящего монументализма.
Детали разглядишь потом, но уже понятно: камень, на камне — женщина выставила острое колено, обтянутое тканью и ветром. Да, сразу видишь, что женщина сидит против ветра, и ей нравится это. Она сама — как застывший, окаменевший ветер. Лорелея. Губительница. «Ich weiss nicht, was soll es bedeuten…» — «Не знаю, что сталось со мною…», как неточно, но верно перевел Вильгельм Левик начало баллады Гейне на русский язык. Точно было бы: «Не знаю, что это означает…»
В общем, я перешел дорогу и направился к скверу, чтобы посмотреть, что эта фигура из серого песчаника означает и правильно ли я понял, что это Лорелея-губительница из баллады Гейне. Девушка, которая сидит на крутой вершине, расчесывает волосы и поет, а гребец не глядит на волну, не видит скалу перед собой, прет, как танк, на Лорелею. Ну, и гибнет, естественно.
Интересно, что в нацистской, антисемитской Германии эта баллада еврея Гейне не была запрещена. Да и как запретишь, если она стала народной песней? Так и исполняли по радио с предуведомлением: «Слова народные». В общем, еврей стал немецким народом. Ну, нас-то этим не удивишь. «Песня о встречном» («Не спи, вставай, кудрявая…») расстрелянного Бориса Корнилова, «Землянка» («Бьется в тесной печурке огонь…») репрессированного Петрова-Агатова тоже звучали по радио с тем же предуведомлением. На моей еще памяти артист Игорь Скляр в телепрограмме «Кинопанорама» сообщил, что сейчас исполнит народную песню, и спел «Губы окаянные…» диссидента Юлия Кима. Рассказывают, что Юлий Ким после этой «Кинопанорамы» долго отвечал на телефонные звонки: «Русский народ у телефона».
Вспоминая и размышляя, я подошел поближе к статуе. Да, первое впечатление было верным. Сама страсть в камне и ветре сидела передо мной на скале. Да, очевидно влияние немецкого экспрессионизма. Только это все же сглаженный вариант. Остается надежда: может, эта Лорелея гребца пожалеет. Лицо смазано ветром настолько, что черты едва намечены. Впрочем, угадывается, что перед тобой — кочевница, монголка или из гуннов, готов. Конь ей привычен.
Посмотрел табличку: «Утренняя Звезда». Венера, богиня любви, такая и есть. Мы же помним, что в мире есть любовь, которая и жжет, и губит. «Дар города Оберурзеля городу-побратиму Ораниенбауму». Я улыбнулся. Тоже все правильно. Оберурзель — городок в Германии, точнее, в Гессене. Ораниенбаум после того, как свергли Петра III, был полностью заброшен. Парк зарос и одичал. Оживила парк с помощью английского садовника Буша, привела городок в порядок жена младшего брата царя Николая Первого, великая княгиня Елена Павловна. Но это она выйдя замуж за Михаила Павловича стала Еленой Павловной, а так-то она гессенская принцесса Софья-Доротея… И далее до конца этой строки. Почему бы гессенскому городку не быть побратимом Ораниенбауму, который холила и лелеяла гессенская принцесса, русская великая княгиня?
Очень хорошая женщина, кстати. Это из ее окружения вышли активные деятели великих реформ 60-х годов XIX века братья Милютины, Валуев, Черкасский, Кавелин. Кружок Елены Павловны еще с 1830-х годов разрабатывал планы освобождения крестьян. Первый проект крестьянской реформы так и назывался по месту разработки — ораниенбаумским. Но я не только поэтому усмехнулся. Оберурзель в переводе значит «Верхне-Урсулинск». В честь святой Урсулы. Во время нашествия гуннов она спасла города Европы от полного уничтожения. И вот на тебе — такая кочевница-Венера от Верхне-Урсулинска Рамбову.
Я еще побродил вокруг статуи, ища имя скульптора. Увы, не нашел. Покурил на скамейке под падающими желтыми листьями. Подумал про Лорелею. Две самые великие и самые популярные песни времен Второй мировой войны по все стороны фронта: немецкая «Лили Марлен» и советская «Катюша». Но ведь это песни-антиподы. Лили Марлен — что-то вроде Лорелеи. Мерзнет, мокнет солдат в окопе под обстрелом, с тоской и нежностью вспоминает свою встречу с Лили под фонарем и понимает: вот его убьют, а она будет с другим встречаться под тем же фонарем. А Катюша? “Пусть
он землю бережет родную, а любовь Катюша сбережет…”»

Одна буква

Не хотелось идти по делам еще вот почему: надо было подниматься по деревянной лестнице в гору. На горе рядом с лестницей стояли два обшарпанных домика. Удобства для обитателей этих домиков были, очевидно, во дворе. Поэтому уже на втором пролете лестницы в нос шибало так, что впустую все твои одеколоны, любовник Лили Марлен или жених Катюши. Но надо было идти.
Я вздохнул и пошел. На втором пролете лестницы в нос не шибало. Там стояла нищенка. Я порылся в карманах, высыпал в стаканчик мелочь. Мимо нас прошла, дыша крепкими духами и крепко печатая шаг, хорошо упакованная дама. Она брезгливо и демонстративно посторонилась. Захотелось расстрелять даму из крупнокалиберного пулемета. Нищие ей не нравятся. Брезгует она бедными
и неудачливыми. Великая княгиня Елена Павловна не брезговала.
Я поднялся на горку и не без удивления прочел табличку на доме: Еленинская улица. В моем детстве это была Ленинская улица. Конечно, сообразил я, улочка проложена по горе и впадает в парк, оживленный Еленой Павловной. Значит, и называлась она Еленинской, а когда пришел час советских переименований, легче легкого стало щелчком отбить одну букву и превратить улицу имени сторонницы реформ, которые, может, спасут страну от социального взрыва, в улицу имени революционера, социального подрывника.
Кстати, а так ли уж верно, что псевдоним Ульянова — речной, сибирский? Что мы знаем о личной жизни вождя? Может, до Нади и Инессы у него была какая-то дама по имени Лена, вонзила в сердце занозу,
а революционер выдернул и сделал ее своим именем: помню, дескать, Лена.
Я перешел на другую сторону улицы. Меня умилили и растрогали три дома. Один — зеленый, деревянный, ухоженный, с крестом над крышей и надписью: Дом молитвы всех народов. Как, в самом деле, хорошо, как верно. Религия на то и религия (religare — связывать), чтобы соединять, а не разъединять. Храм — то место, где, по словам апостола Павла, «нет ни эллина, ни иудея», а есть люди и Бог. Два других домика были теми самыми, каменным и деревянным, в советское время обшарпанными до последней степени. Сейчас они были ухожены так, что сходу угадывался архитектурный стиль: неоготика 40-х годов XIX века. Я подошел поближе и прочел на мемориальной доске: «Дом адмирала Анжу. Построен в 1848–1849 годах».
 
Дом адмирала


Потом я (спасибо ораниенбаумскому краеведу Юрию Калинину и петербургской журналистке Галине Артеменко) узнал, что это за домики в неоготическом стиле, и кто их восстанавливал, и как эти домики связаны с Утренней Звездой, что у подножья горы, на которой они стоят. Контр-адмирал Петр Федорович Анжу никакого отношения к герцогам Анжуйским не имеет. Потомок французских гугенотов, бежавших из католической Франции в Россию при ранних Романовых, привечавших таких беглецов. Полярный исследователь, мореплаватель, в битве при Наварине тяжело ранен.
Это был его дом, то есть два дома: деревянный и каменный, сделанные по его проекту. В этом доме жили его потомки до 1917 года. Потом дом стал коммуналкой. И удобства оказались во дворе.
Конец 1980-х дом встретил в аварийном состоянии, был расселен. Стоял и разрушался, пока в 1994 году в Ораниенбаум не приехали из Ташкента два скульптора, Николай и Светлана Карлыхановы. Николай Карлыханов был и остается известным скульптором, но в Узбекистане начала 1990-х ему и его жене жить стало невозможно. Вот они и приехали сюда.
Взяли в аренду разваливающийся дом. Уже упомянутый мной Юрий Калинин как-то шел уже по Еленинской улице, увидел, что в домике адмирала Анжу горит свет. Зашел, рассказал Светлане
и Николаю Карлыхановым, что это за дом. К 1999 году скульпторы его восстановили. Теперь тут мастер-классы, выставки проводятся, конференции, ну и мастерская. В этой мастерской была высечена из песчаника «Утренняя Звезда» по заказу местного самоуправления гессенского городка Оберурзеля. Символическая получается история.
Есть в ней еще один поворот. Галина Артеменко пишет, что в день открытия дома Анжу (а в этот день там была выставка) пришла старушка с букетом цветов, спросила: «А где Наташа? Наташу вы не нашли?» В далеком-далеком детстве старушка играла с подругой, прапрапра-
внучкой контр-адмирала Анжу Наташей, во дворе этого дома. Старушка не знала, что ее подружка, Наталья Васильевна Пиотровская, работавшая проектировщицей в ленинградском «Гипрометизе», умерла в 1990 году.

если понравилась статья - поделитесь: