Законы фронтира

Пригород — жизнь на нейтральной полосе, между двумя устойчивыми (в теории) социумами. Кстати, в психатрии пограничное состояние — это нечто неприятное. Не то чтобы совсем уже болезнь, но почти. Расширение сознания за пределы нормы. Причем что такое норма, тоже никто не знает, кроме конкретного дяденьки в белом халате.

А у нас вся жизнь такая! От революции до перестройки через Большой террор и пару-тройку войн, включая мировую. Теперь, стало быть, строим развитой феодализм с человеческим лицом.

Откуда взяться устойчивости представлений? Сегодня вождь, завтра враг. И страницы из учебника выдирают. Сегодня мэр, завтра — коррупционер, оказывается. Не уследишь.

Вот так чтобы как в Чехии — здесь, мол, трактир с 1500 какого-то года — такого у нас нету. «Сей пустошью владел еще покойный дед» — тоже не про нас. Если б владел — раскулачили бы, как миленького.

Смычка города с деревней. Стирание граней между мужчиной и женщиной — «Товарищ!» Со шпалой на оранжевом плече.

Пограничье для нас органично. Как и расширение сознания разными методами, впрочем.

В Париже и Лондоне погромы начинались с предместий. Парни, что жгли машины и громили витрины, вряд ли ставили целью — жить в фешенебельном центре. Скорее так, от общей неустроенности и смутного недовольства.

У нас немножко другое. Наш пригородный рынок жилья — попытка соединить преимущества противоположных укладов. Чтобы комфорт и экология в одном флаконе, и вид с балкона на озеро.

Пока не получается. То есть чтобы озеро — пожалуйста, этого добра у нас достаточно. Но работа и друзья, но любимый ресторан и (если приспичит) театр — уже надо ехать. А в пробках запас чистого воздуха из салона улетучивается моментально. И одной машины по текущей жизни как-то все время недостаточно.

Зато — независимость, и сам себе хозяин. Ни тебе перфоратора за панельной стенкой, ни пьяной молодежи под окном. Но и присмотреть, кто там в окошко лезет, тоже некому. И если крыша потекла или трубу прорвало: что зальешь кого-нибудь, опаски нет, но и чинить — тоже строго самостоятельно.

И всегда есть риск, что нарвешься на что-то, с чем не сможешь справиться. Как в старых вестернах: кто выжил — тот и прав, и рассчитывать можешь лишь на себя. Не в такой сугубой трактовке, конечно, но все-таки.

Количество радостей и неприятностей уравновешивается, как ни старайся.

В старой научной фантастике идеальный дом — которой все сам за человека делает. (У Брэдбери). И еще перелетает с места на место. (У Шекли). Инновационное развитие емелиной печи.

Новый пригород — промежуточное состояние. В отдалении от действующей власти, что немаловажно, потому что тошнит. В конце концов, ключевые открытия происходят на стыке наук. Искусство (не то, где писсуар в роли артефакта и голый человек в ошейнике, а исходное — где обязательно уметь рисовать и строить перспективу, или складывать слова, или хотя бы различать ноты) тоже ведь неизменно пограничье.

«Глухая полночь. Крыльями ворон меня заносит в пригород бродячий...»

Свой дом — это по всему миру, хотя и не для большинства, а дача — уже чисто русское явление. Англичане специальные исследования проводят, изучая сей феномен.

У них дом — крепость, у нас — форпост, возможность убежать хоть «на недельку, до второго» в другое измерение.

Зато и ценность городской цивилизации, и кислород крупными глотками мы ощущаем острее. Просто не успеваем привыкнуть.

Удачи вам!

Архив номеров
Главный редактор
Синочкин Дмитрий

ноябрь 2011