Поэт и интервьюер

Вернее, интервьюерша. Литовский поэт, диссидент, эмигрант, американский профессор, теперь вновь житель Вильнюса, Томас Венцлова отвечает на вопросы американской славистки Эллен Хинси о себе и жизни своей. Неспешно, обстоятельно, в литовской манере вспоминает об отце, видном советском литовском поэте и госдеятеле Антанасе Венцлове (авторе гимна советской Литвы), о матери, переводчице Элизе Рачкаускайте, о деде, филологе-классике Мельхиоре Рачкаускасе (застрелившемся в день своего рождения), о своих друзьях, польском поэте Чеславе Милоше, Иосифе Бродском, литовском физике Рамунасе Катилюсе, литовском социологе и диссиденте Александрасе Штромасе (еврейском мальчике, спасенном из гетто и усыновленном первым секретарем Литовской компартии, Антанасом Снечкусом); о жизни в Литве при немцах, при Советах; о жизни на Западе; о своем участии в правозащитном движении; о московской диссидентской и полудиссидентской богеме начала 60-х. Ему есть что вспомнить, есть что понять. Есть как передать им понятое и запомненное читателям. Неспешный литовский рассказ о прожитом обаятелен еще и тем, что Томас Венцлова (довольно мрачный поэт, надо признать) нет-нет да и улыбнется, нет-нет да и пошутит, нет-нет да и процитирует любимую книжку... «12 стульев». Хорошая книга. Живая. Стереоскопическая.

Венцлова Т. Точка притяжения: разговоры с Эллен Хинси. Пер. с англ. Анны Герасимовой. — СПб., 2021. — 696 с.

Обломки судьбы

Александр Гавронский. Талантливый человек, от которого почти ничего не осталось. Петитом вошел в биографии Бориса Пастернака, физиолога Бориса Збарского (того, кто бальзамировал труп Ленина), Исаака Бабеля, Юргиса Балтрушайтиса, Анатолия Луначарского, Марины Цветаевой, курсивом — в судьбы тех, с кем сидел в сталинском концлагере. Все сидевшие с этим человеком вспоминают о нем с благодарностью. Он помогал им выжить. Помогал (простите высокопарный слог) не потерять веру в себя, не утратить надежду. Внук крупнейшего в дореволюционной России чаеторговца, Высоцкого; родственник и близкий друг многих и многих эсеров, завершивших свои жизни кто в нацистском концлагере, кто — в советском. Вот и его не миновала чаша сия. Все, что он писал (например философско-математический труд «Философия числа»), уничтожено. Остались только протоколы обысков, допросов, краткая справка в архиве ФСБ, упоминания в письмах вышеперечисленных знаменитостей, послелагерная переписка с лагерными уцелевшими друзьями и подругами. Филолог, сотрудница музея Ахматовой Татьяна Позднякова взялась восстановить судьбу недоубитого талантливого человека. Археологическая такая работа, воистину историческая. Оглядываешься и видишь: руины. По этим руинам восстанавливаешь не только то, каким был этот человек, но и каким он бы мог стать в иных социально-политических условиях. Печальная книга, но и... обнадеживающая, что ли? Потому как навалилась на беззащитного человека махина бесчеловечного государства, а... душа-то сбылась, «умысел твой самый тайный». И благодарная память об этом человеке осталась. И даже обломки его судьбы сохранились, по которым хоть что-то, но можно восстановить.

Позднякова Т. С. «Не скупа была ко мне судьба...». Жизнеописание Александра Гавронского. — СПб., 2021. — 464 с.

Теоремы поэзии

Встреча с текстами этого поэта и прозаика — большое событие. Не-встреча, впрочем, тоже. Николай Кононов. В русской поэзии существует с 1987 года. Не без оснований считает себя учеником Лидии Гинзбург. Часто и с гордостью повторяет: «Лидия Яковлевна говорила: “Поэт никогда не врет”». По образованию — математик. Даже начал писать диссертацию по математической какой-то проблеме. Бросил. Опять же не раз и не два на встречах с читателями (немногочисленными, но верными) говорил: «Потому что понял: математика вроде поэзии. Она должна занимать тебя всего, без остатка. Можно быть слесарем и поэтом, даже вором и поэтом — Франсуа Вийон, но нельзя быть поэтом и математиком». Пути пройденного у нас никто не отберет. Математическое в Николае Кононове осталось. Его стихи — теоремы созвучий, ритма, непривычного для русского уха, привыкшего к ритмам силлабо-тоники. Эти стихи надо решать, как теоремы. А можно и не решать. Можно слушать их или читать, вроде загадок без разгадок. Ощущение-то все одно остается чего-то громоздкого, нам чуждого, таинственного, существующего по каким-то своим, но... законам.

Кононов Н. Свод. — М.; СПб., 2021. — 205 с.