Книга Дэ

Лучшим мероприятием «Дня Дэ» (дов-латовского дня) в Петербурге стал выход
в свет книги одного из организаторов этого праздника Льва Лурье и его дочки Софьи «Ленинград Довлатова». Помните, были такие краеведческие книги: «Достоевский в Петербурге», «Репин в Петербурге»? Но эта книга совсем другая. Начать с названия — не «Довлатов в Ленинграде», но «Ленинград Довлатова». Это очень верно и точно, ибо Довлатов прославил свой город так, как Фолкнер прославил свою Йокнапатофу, Маркес — Макондо, Джойс — Дублин, а Шолом-Алейхем —
Егупец. Послевоенный Ленинград зафиксирован на карте литературы. Его мгновение остановлено. Не то чтобы оно было так уж прекрасно, но Довлатов сделал его прекрасным. Во всяком случае, эстетически приемлемым. Книга Софьи и Льва Лурье — развернутый комментарий к ленинградским рассказам Сергея Довлатова. И не только. Это образцовая краеведческая книга. Ее читаешь, словно остросюжетный роман. Ленинградская жизнь писателя, его адреса погружены в историю города, цепко с ней связаны. Закономерно, а не случайно. Читатель узнает про послевоенную подростковую преступность в городе, про «борьбу
с космополитами», про снабжение города, про его рестораны и закусочные. Образцовая научно-популярная книга. Потому как ты не просто что-то узнаешь, тебе хочется узнать еще что-то. Упомянута послевоенная подростковая банда Королева (Короля) — хочется узнать,
а что это был за зверюга такой 16-летний? Упомянут главный редактор журнала «Костер» Святослав Сахарнов, кандидат военно-морских наук, — хочется узнать про него. Упомянут герой «костровского» очерка Сергея Довлатова, однорукий ветеран Великой Отечественной, немецкий коммунист, таллинский спортивный врач Фриц Маркузе — хочется узнать, не родственник ли он знаменитого философа и социолога Герберта Маркузе. (Родственник. Брат.) В общем, блестящая книга. Скрасит унылые осенние вечера.
 

Ленинград Довлатова.
Лурье Л., Лурье С. —
СПб.: БХВ-Петербург,
2016.

Поэт
 и переводчик

С прозой в России сейчас обстоят дела не очень. Зато поэзия переживает взлет, которого никто не замечает. Я мог бы перечислить несколько имен, но не буду. Получится, что распределяю места. Кого-то назову первым, кого-то вторым. А кого-то забуду. Между тем каждый настоящий поэт занимает свое, не сравнимое ни с чьим место. Такой особенный, необычный поэт в современной русской поэзии — Михаил Еремин. «Пушкинский фонд» издал шестую его книгу. В ней помимо оригинальных стихов Еремина помещены его переводы.
А о переводах афганского поэта Хушхаль аль-Хаттака (1618–1689) надо сказать обязательно. Князь, воин, дипломат, первый поэт на пушту. Это первые его переводы на русский язык. Удивительный поэт. Какой-то мусульманский Марк Аврелий. Мудрый, образованный, спокойный. Причем под спокойствием — напряженная сила, так что веришь: да, это писал полководец, выигравший несколько сражений с войском Великих Моголов, да, это писал дипломат, выбивший широчайшую автономию для своего княжества у тех же Великих Моголов, да, это писал правитель, проведший удачную земельную реформу. Хотя бы ради этих переводов стоит прочесть сборник.

Стихотворения.
Еремин М. —
СПб.: Пушкинский фонд, 2016.

 

Занимательная
теология

В советское время были такие книжки: «Занимательная физика», «Занимательная математика». Не чаял, что когда-
нибудь прочту «Занимательную теологию». А что? Разве тео-логия (богословие) —
не область знания? Разве атеисту не нужно ознакомиться с ин-
теллектуальными трудами Фомы Аквинского? Или задаться право же не праздным вопросом парижских схоластов: «Может ли Всемогущий Бог создать камень, который Сам Он поднять не в силах?»
Польский философ Лешек Колаковский в 1957 году написал такую вот книгу. Недавно правоверный, догматический, высокообразованный марксист, в будущем диссидент и антикоммунист, на переломе от одного мировоззрения к другому написал иронический комментарий
к Библии — «Небесный ключ». Мини-новеллы, скорее, притчи на библейские темы: «Авель и Каин», «Ной и потоп», «Саломея и Иоанн»… Как ни странно, нечто подобное пытался сделать Честертон. Но Честертон слишком уютен, слишком хеппи-эндист, слишком уж отстраняется от высокой трагедии, чтобы стать вровень с Библией. А Колаковскому это удается. Ирония не ощущается кощунством,
а трагедия остается трагедией. Во всяком случае, ничего мудрее и смешнее, чем «Ной, или Искушение солидарностью», ничего мудрее и печальнее, чем «Саломея, или Все люди смертны», я на эти темы не читал.

Небесный ключ.
Колаковский Л. —
Спб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2016.