832
0
Елисеев Никита

Остров Смерти

«Сегодня, — сказал тот, у кого мы гостили, — мы поплывем на Остров Смерти». — «Звучит зловеще, но многообещающе, поплывем, конечно», — согласился я, а вслед за мной моя дочь и наш общий друг, экономист и математик.

 

Выборгский залив

 

Гостили мы на берегу Выборгского залива в Советском (бывшем Йоханнесе). Выборгский залив идилличнее финских шхер. Мне так показалось. Меж островами бывают такие тихие водные пространства, иначе как озерцами или огромными прудами не назовешь. У нашего хозяина — лодка с нежно и негромко тянущим мотором. Тихо скользишь по глади вод мимо островков, островов и валунов. Куришь, любуешься, беседуешь.

«Почему Остров Смерти?» — «Местная легенда. Люди там вроде бы исчезают...» — «А как по-фински?» — «Ракосаари». Дочка засмеялась. Хозяин покачал головой: «Ну, Никита, воспитал ты дочуру. Лизочка, пожалуйста, не экспериментируй вслух с так понравившимся тебе словом». — «А что это значит: Ракосаари?» — спросила дочка. «Остров-щель», — отвечал хозяин и строго посмотрел на мою дочь. «Почему… остров-щель?» — «Не знаю. Могу предположить. Между ним и островом Высоцким — пролив. Для лодки — широкий, для кораблей — узкий. Щель. Значит, остров-в-щели, значит, остров-щель, но это… так, гипотеза. У него еще одно было финское название: Руокуолто — Тростниковая Скала. Видимо, когда-то была скала, а вокруг нее — тростник. Теперь ни скалы, ни тростника...» — «Одна только… Смерть?» — «Вроде того, облицованные гранитом берега и разрушенная крепость». — «Ух ты!» — «Стоп, — хозяин заглушил мотор, — мне надо подумать». — «Думать? — засмеялся экономист-математик, — ты иногда занимаешься этим почтенным занятием?»

«Думать, — напомнил я присутствующим, — это не развлечение, а обязанность. Братья Стругацкие. В этом смысле думание — нечто вроде истории, о которой Гегель писал: “История — тяжелый, недобровольный процесс, направленный против своего носителя”». — «Елисеев, помолчи, а?» — «О чем твоя дума?» — спросил экономист-математик. — «“О чем задумался, детина?” — запел я, — седок участливо спросил. “Какая на сердце кручина, скажи, тебя кто огорчил?”» — «Елисеев, — поморщился хозяин, — я же просил тебя помолчать, а ты орешь...» — «Он пел, — объяснил экономист-математик, — “Ты не пугайся их пения дикого, это ведь братья твои, мужики...” Все же: о чем твоя дума?»

«Как плыть? Под одним мостом или под двумя? Если под одним, то быстрее, а если под двумя, то дольше, но там лилейные, ну, то есть, кувшинковые заводи, тростники, птицы, всякие водоплавающие...» — «Под двумя, под двумя!» — закричала дочка. «Хорошо, — хозяин включил мотор и развернул лодку, — желание дамы — закон для испанца. Только там камни и тростниковые заросли. На веслах надо идти». — «Меняться будем», — предложил экономист-математик. «Нет, — мотнул головой хозяин, — там маневрировать надо. Я на веслах не устаю. Активный отдых... Посадим лодку на камни или в тростниках завязнем — вот тут ухрюкаемся».

 

Камни и птицы

 

Хозяин греб, лодка плыла, мы смотрели то на спокойные водные пространства, по краям которых на плоских зеленых листьях лежали белые лилии, оранжевые изнутри (на самом деле — кувшинки, на как-то не хочется называть этот изысканный цветок так по-простецки) и желтые кубышки (а вот этим пузанчикам это имя подходит); торчали камни, на которых стояли напряженные нервные чайки и расслабленно лежали утки; то на узкие водяные тропинки промеж чуть колеблющихся стен тростника.

«Скоро первый мост, — сообщил хозяин. — Лизочка, ты на носу, смотри в воду, и если увидишь камень — говори мне». — «Камень», — спокойно сказала Лиза. «Где?» — заволновался хозяин. «Сейчас под нами, — объяснила дочка, — мы над ним сейчас проплываем». Хозяин хмыкнул. Экономист-математик засмеялся: «Лизочка, ты — лоцман экстра-класса». — «Заранее мне говори, где камень, чтобы я мог свернуть, понимаешь?» — «А, теперь понимаю...» Показался мост, он навис над узенькой, узенькой, словно деревенская речушка, протокой. «Ну, — сказал хозяин, — Господи, благослови. В прошлый раз я тут на камни сел. Поехали...» Мы проскользнули под мостом.

«А что это за мост?» — «С материка на остров Высоцкий, — объяснил хозяин. — Высоцкий остров — он вроде… спрута: по воде разбросал щупальца, ну вот, к ним подведены мосты. Железнодорожные, автомобильные. Этот — железнодорожный, узкоколейка. Дальше будет автомобильный». — «Слушай, — сказал экономист-математик, — дай погрести. Нам надоело просто сидеть. Нам тоже хочется активно отдохнуть». — «Ладно, — вздохнул хозяин, — отдыхайте… активно».

 

Тростниковая чаща

 

После второго моста я вгреб в тростниковые заросли. «Лево, лево греби… левым веслом, — надрывался хозяин, — тьфу ты, то, что у меня лево, у тебя же право. Правым, правым... Молодец, теперь обеими». — «Интересный теологический, богословский факт, — отдуваясь, заметил я. — Георгий Федотов однажды написал: “Свет от человека — левый”. Как же так? Во время Страшного суда грешники будут по левую руку от Бога, а праведники — по правую. Но Бог-то напротив человечества. Значит, то, что у Бога лево, у нас — право, и vice versa...» — «Правым греби, левым не греби, сейчас впилимся, правым, да что ж ты все время влево-то загребаешь?!» — «А это, — пот застилал мне глаза, — интересный политический факт. Его заметил и отметил Александр Галич: “Потому что движение направо начинается с левой ноги”. Если ты загребаешь влево, то вынесет тебя...» — «Папа, — серьезно и тревожно сказала дочь, — кончай <...> и отдай на <...> весла! Мы впилимся...»

«Лизочка, — повернулся к ней хозяин, — если бы ты знала, как это противно, когда молодая барышня матерится. ЕЕЕ...!» — громко закричал и он, и экономист-математик, потому что мы впилились. «Если бы вы знали, — откликнулась дочка, — как это противно, когда пожилые интеллигентные дяденьки грязно и громко матерятся при молодой барышне». Экономист-математик восхитился: «Браво, Лиза! Один — один!» Я снял кепку, сбросил куртку и стал стягивать свитер. «Гребец, — мрачно заметил хозяин, — мы мужской стриптиз не заказывали. Ты нам другой аттракцион обеспечил». — «Нет, он, по-моему, купаться собрался, — хохотнул экономист-математик, — самое место...» — «Вроде того, — почти согласился я, — я собираюсь залезть в воду и помочь вам выпихнуть лодку из тростника». — «Понятно, — кивнул хозяин, — ты собираешься провалиться по пояс в ил, изрезаться в кровь осокой, а потом, если повезет, перевернуть плавсредство. Отличный план. Топай на корму, сиди там и тремезди про Георгия Федотова и… Владимира Высоцкого».

Я перебрался на корму, хозяин — на мое прежнее место, вынул весло из уключины, потыкал им в основания тростников, уперся во что-то твердое, запыхтел и выпихнул лодку. «Все, — сказал он, — эксперимент с активным отдыхом закончен. Дальше я...»

 

Цапля

 

А потом мы увидели цаплю. Она стояла в воде. Тонкая. Длинная. Неподвижная. Серая. Прекрасная. «Потабань, — попросил экономист-математик, — я хочу эту красавицу снять». Хозяин притормозил: «Тебе эту красавицу не снять», — предупредил он. И впрямь. Едва лишь экономист-математик навел на птицу айпод, как та распахнула огромные крылья, пару раз взмахнула ими, поднялась в воздух и с ленивым презрением не спеша улетела. «Что я говорил? — хмыкнул хозяин. — На что мы ей, старые козлы?» — «Ну и дура, — отвечала дочка, — вы хорошие». — «Спасибо, Лизочка, — делано всхлипнул экономист-математик, — ты утешила мою душевную скорбь».

 

Остров-щель

 

Хозяин включил мотор. Мы увидели остров. Небольшой и аккуратный, он весь зарос лесом. «Остров Смерти?» — спросил я. «Он, — кивнул хозяин, — сейчас подплывем, увидите гранитную облицовку и развалины форта. Местные считают, что здесь петровская крепость. Это не так. Первый форт был построен при Екатерине, после предпоследней русско-шведской войны. А этот построили при Александре II, после Крымской войны. Строили четыре года. Остров намыли, облицевали берега гранитными глыбами. И так это мощно построили... Увидите». — «А при финнах что здесь было?» — «Не знаю. Местные говорят, что женская тюрьма. Легенда. Тут про этот остров полно легенд. Например, что он соединен с островом Высоцким подземным ходом и что финны, уходя с острова, этот подземный переход замаскировали и затопили». — «А! — догадался я. — Туристы проваливаются в подземную реку, тонут и исчезают?» Хозяин кивнул: «Точно».

Мы подплыли совсем близко и увидели холм, березы на холме, а в самом холме — пещеру. «Бывший форт?» — спросил экономист-математик. «Он самый...» — «А может, — предположил я, — при финнах тут тоже был артиллерийский форт, и в 44-м наши его так долбали с воды и воздуха, что трупов было выше стен и крыши, вот и прозвали — Остров Смерти». — «Не знаю, — пожал плечами хозяин, — не думаю, что при финнах здесь был форт, погляди, какой холм на развалинах, какие деревья».

Причалили. Выбрались на берег, пошли к пещере. Дочка остановилась у куста черной смородины, принялась есть ягоды. «Лиза! — позвал хозяин. — Ты проголодалась?» — «Нет, просто черная сморода очень крупная и сладкая. Тут не очень давно жили люди. Не могла же черная сморода сама вырасти, а если бы жили давно, она бы выродилась. У женской тюрьмы или артиллерийского форта высаживают кусты черной смородины?» — «Не знаю, — ответил хозяин, — может, и высаживают».

Мы прошли по гулким холодным сводчатым галереям форта, спустились, посвечивая фонариком, в подвалы. Выбрались наружу. Двинулись по острову. Хозяин показал на каменный, еле видный из-под травы круг. «Пушка стояла, вот так она вращалась». — «Ребята, — позвал нас экономист-математик, — идите сюда! А Остров-то действительно Смерти». — «Ой, — удивилась дочь, — он что, труп там нашел?» — «С вас станется», — буркнул хозяин. Мы подошли к огромному дереву. К стволу была привинчена табличка: «Здесь 24.07.2007 трагически погиб (имя-фамилию-отчество я от страха забыл). Помним. Любим. Скорбим». Я стащил с головы кепку. «Господи, — поразился я, — как же он в конце июля здесь трагически погиб?» — «Пойдемте отсюда, — попросила дочка, — мне что-то страшно...» — «Да и мне не по себе», — неожиданно признался хозяин.                              

если понравилась статья - поделитесь: