Кот и поэтесса

Жирный каменный кот сидел на постаменте, щурился, выгибал спину. «Оп, — сказал я, — тут и котов хоронили? Ничего себе...» Приятель улыбнулся: «Нет, это не могила кота. Это памятник коту Тотти, или Тутти...» — «Памятник? Чем же славен этот наследник Тутти?» — «Его очень любила одна гениальная шведская финская поэтесса». — «Не понял. Шведская или финская?» — «Писала на шведском, жила в Финляндии: шведская она или финская? Вот ее могила, кстати».
Конспект жизни и судьбы
Так я узнал удивительную трагическую историю дружбы поэтессы Эдит Седергран (1892–1923), чуть не всю свою жизнь проведшей в Райволе (Рощино), там и похороненной, и ее кота Тотти, или Тутти. Потом прочел замечательную книгу петербургского исследователя истории Карельского перешейка «Эдит Седергран в Райволе» Ильи Лапина (рекомендую) и узнал больше и точнее.
«Место жительства: Райвола, училась в Петришуле, туберкулез в 16 лет, санатории Нумелла и Давос, пневмоторакс, жду, когда кто-нибудь откроет лекарство от туберкулеза», — вот и все, что написала о себе Эдит своей будущей близкой подруге, будущей пропагандистке ее поэзии, критику Хагар Ульссон. Илья Лапин рассказал побольше о ее короткой жизни. Эдит Седергран умерла в нищете в поселке Райвола, ныне признана одним из самых крупных поэтов Скандинавии.
Конспект жизни и судьбы. Родилась на Выборгской стороне в Петербурге, в деревянном доме. Отец — инженер Маттс Седергран. Мать — Хелена Седергран (урожденная Хольмрус). Отец — неудачник. В какой компании ни начнет работать, все разоряются. От неудач пьет горькую. Тесть — богач. Поддерживает дочку, чем может. После очередного банкротства очередной компании, в которой служил зятек, купил большой дом в Райволе (летом можно сдавать в наем дачникам). В Райволу семья и уехала. Потом тесть умер. Наследство досталось Хелене и Маттсу.
В 1902 году Эдит поступила в престижную петербургскую гимназию Петришуле. Увлеклась поэзией. Стала писать стихи на шведском, немецком, французском. Финский она знала плохо. И что? Карл-Густав Маннергейм тоже плохо знал финский язык. Много хуже, чем шведский, немецкий, французский и даже русский. Всемирно известная финская писательница и художница, создательница муми-троллей Туве Янссон, писала только по-шведски.
В 1904 году Маттсу не повезло по-крупному. Он заболел туберкулезом. Эдит посещала его в финском санатории Нумелла. Ужас неизлечимой болезни, неизбежности смерти после этих посещений стал ее фобией. В 1907 году Маттс умер. В 1908-м заболела туберкулезом Эдит. Мать забрала ее из гимназии. Отправила в тот же санаторий, где лечился и не вылечился Маттс.
Эдит возненавидела финских и шведских врачей. Кто ее знает, почему... Как все талантливые люди, она была странной. Убегала из палаты во время обходов. Пряталась. Пару раз ее снимали с крыши кухни санатория. Там ей нравилось бывать больше всего. В конце концов врачи с тяжелым вздохом выписали ее из санатория, объяснив матери: мол, некоторая эксцентричность вашей дочери серьезно мешает лечению. Эксцентричность эта объяснима или вредным (анархическим) русским влиянием, или (простите) легким психическим расстройством.
Накануне войны мать смогла отправить дочь в самый дорогой туберкулезный санаторий Европы, в Давос. Да, да, на Zauberberg, на «Волшебную гору», описанную Томасом Манном в одноименном романе, где как раз в это время лечилась жена писателя Катя. Томас Манн, приезжая навещать жену, набирался материала для самого своего знаменитого романа.
Волшебная гора
В Давосе страх и ненависть к врачам в душе Эдит Седергран превратились в любовь и доверие. Это сумел сделать талантливый немецкий фтизиатр Людвиг фон Муральт. Скульптор-любитель и фотограф. Он научил Седергран фотографировать (Эдит много и охотно с той поры снимала). Он сквозь пальцы смотрел на ее эксцентричность (хочется девочке лазать по крышам — пусть лазает, если ей от этого легче). Эдит после лечения в давосском санатории действительно стало легче. Фотографию доктора фон Муральта она повесила в своем райвольском доме. Вы (если читали «Волшебную гору»), конечно, узнали в Муральте - весельчака доктора Беренса из манновского романа. Муральт, кстати, смертельно обиделся на Томаса Манна за этот шарж. Тем более, что таким весельчаком, как Беренс, он не был. Но что-то по-настоящему веселое писатель в нем уловил. Этим и обидел. Это Беренс показывает влюбленному в русскую пациентку Клавдию Шошу немцу Гансу Касторпу свою скульптуру Клавдии.
Так вот у меня и возникает вопрос: а сама Клавдия Шоша, говорящая только по-французски, со всеми ее странностями и эксцентричностью, — Эдит Седергран? Увы — недоказуемо. Скульптур доктора Муральта не сохранилось.
В 1914 году доктор фон Муральт выписал Эдит из санатория. Проблем с дыханием уже не было. Она уехала в Райволу на всю оставшуюся ей до 1923 года жизнь. Хотела вернуться в Давос, но началась война.
Рай Райволы
Расцвет Райволы пришелся на годы, предшествовавшие Первой мировой. Это был едва ли не самый богатый дачный поселок на всем Карельском перешейке. Купец-лесопромышленник (благодетель Райволы) Илья Михайлович Галкин, круглый год живший здесь, построил гидороэлектростанцию. В поселке было электричество. Был синематограф, летний театр. До сих пор, гуляя по Рощино и натыкаясь на чудом сохранившиеся тогдашние дачные постройки, можно представить, что это был за поселок.
Райвола стала раем для Эдит Седергран. Все ее ставшие потом знаменитыми стихи написаны в Райволе и о Райволе. При всей метафизичности ее стихов краеведы (например Илья Лапин) находят в этих текстах о Боге, боли, счастье и смерти топографически точные описания.
Трудным раем (еще до революции и гражданской войны) для Эдит Седергран эта земля стала с самого начала. Потому что (по всем законам набиравшего тогда силу психоанализа) она полюбила наблюдающего ее врача-фтизиатра. А он ее не полюбил. Любить странных, талантливых людей — тяжелый крест. В 1915-м врач ушел на фронт. Погиб. Эдит посвятила своей любви стихи.
Ты искал цветок,
А нашел плод.
Ты искал родник,
А нашел море.
Ты искал женщину,
А нашел душу.
Ты разочарован.
Если бы я составлял антологию женской лирики, я бы поместил этот коротенький верлибр после стихотворения Марины Цветаевой с гневным, язвительным вопросом: «После мраморов Каррары как живется Вам с трухой?» Ответ на этот вопрос подсказан верлибром Седергран: «Честно говоря, Марина Ивановна, после мраморов Каррары, громокипящего моря и терпкого, чуть горчащего фрукта мне очень хорошо и уютно живется с трухой. И Вам того же...»
Стихи и кот
В 1916 году Эдит Седергран опубликовала свой первый сборник в Хельсинки (тогда Гельсингфорсе). Девять больших благожелательных рецензий на первый сборник никому не известного автора —
в общем, успех. Литературный, в узких кругах. Широкой читательской массе тогда верлибры Седергран были непонятны и скучны. Потом, после смерти в 1923 году, она стала едва ли не самой известной и печатаемой поэтессой Финляндии, писавшей на шведском языке. Но до этого широкой читательской публике нужно было дорасти, нужно было привыкнуть к необычному стиху Седергран, поклоннице французской, немецкой и русской авангардной поэзии.
Вскоре широкой читающей публике Финляндии стало вообще не до стихов. Следом за одной большой войной пришла другая, куда более страшная, потому что гражданская. Эдит с матерью были в Райволе во время финской гражданской войны (части русской гражданской войны). Они были свидетелями сначала красного террора, потом — белого. Тогда Эдит написала одни из самых страшных своих стихов: «Бог купается в крови, чтобы мир мог жить...» У нее вообще были сложные отношения с Господом, в противном случае она бы не написала: «Бог — тюрьма для душ свободных».
Гражданская война была концом благополучия Райволы и благополучия матери и дочери Седергран. Деньги Хольмруса лежали в русском банке. Русский банк после революции был национализирован. Жить двум женщинам стало не на что. Сдавать дом под дачу? В 1918–1920 годах? Кому?
Эдит переводила, печатала свои стихотворные сборники, продавала фотоснимки Райволы и окрестностей случающимся в поселке, по-нашему говоря, экстремальным туристам и солдатам, но на это едва можно было жить.
У нее появились, конечно, друзья среди хельсинкской творческой интеллигенции, та же Ульссон, но многим ли они могли помочь нищей поэтессе? И вот тогда у Эдит появился друг, которого она обожала. Жирный, рыжий, наглый котяра. (Развал Райволы ему пошел только на пользу: мышей полно, птиц хватает.) Он обожал хозяйку, ходил с ней гулять. И она его обожала. Прозвала по-итальянски: Тутти. (По-шведски и по-фински звучит как Тотти.) Со значением назвала. По-итальянски tutti — все или всё. Поэтому и у Олеши в сказке «Три толстяка» наследник — Тутти. После гибели Тутти она писала Ульссон: «Я не могу чувствовать себя счастливой и не позволила бы себе, даже если бы смогла. Моя любовь к Тутти теперь бездомна, она не знает, куда ей деться. (…) Внутри себя я ношу очень сильный холерический темперамент — женщину действия, способную на убийство. (…) Но я преодолела худшее, я не убила убийцу Тутти. Я его даже ни на секунду не возненавидела».
Соседи
Вообще-то, какой бы сильный холерический темперамент ни носила в себе Эдит Седергран, но убить здоровенного лба, застрелившего из револьвера ее Тутти, ей было бы… трудно. Это был сосед. А соседом у Седергран, через забор, был Илья Михайлович Галкин, тот самый, благодетель Райволы. До революции и гражданской войны отношения между ними были ровными и безучастными. Во время и после все изменилось.
Нет, семейство Галкиных, потерявшее многое во время революции, но довольно быстро вставшее на крепкие свои купеческие ноги, не ненавидело мать и дочь Седергран. Много чести для нищебродов. Оно глубоко, искренно и задушевно презирало разорившихся богачей. Их отношение к соседям прекрасно выражено циничной поговоркой: «Если ты такой умный, чего ж ты такой бедный?». Ползают по участку, желтую малину и красную смородину собирают. Стишки пишут. Из Хельсинки к ним приезжают стишки читать, а дом — развалюха, тьфу, крышу починить не могут. Нет, молоко соседям Галкины давали. В кредит. Потом Эдит наотрез отказалась от галкинского молока, потому что поняла (или почувствовала): если кого и ненавидят Галкины из живущих рядом с ними за забором, так это ее кота Тутти.
Она была права. Галкины презирали мать и дочь Седергран, а жирного, наглого рыжего кота, повадившегося лазать к ним на участок, ненавидели. Вот сын Галкина и застрелил из револьвера котяру.
Дом Седергран исчез. Исчезла ее могила на райвольском кладбище. Могилу восстановили на предполагаемом месте в 1960 году тщанием советского пропагандиста и первого переводчика Седергран на русский язык Михаила Дудина. (Что-то задело фронтовика в верлибрах умершей в нищете и болезни женщины, на что-то его душа откликнулась.) Памятник коту Тутти рядом с могилой Седергран в 1992 году поставила финский скульптор Нина Терно.
если понравилась статья - поделитесь: