1770
0
Елисеев Никита

Граф и Мурзилка

Вид на Мурзинку со стороны Невы. Никола Серра-Каприола, 1820-е годы

«Воспоминанье предо мной свой длинный развивает свиток…»
Как, в самом деле, хорошо, как красиво. Вот и мне довелось «похвалить талантливого автора». Чем дольше живу, тем больше помню и тем больше забываю.
Человек есть то, что он помнит, и то, что забывает. Продаю определение.

Совхоз

Вот с некоторой ностальгией вспоминаю поездки на совхозные поля библиографов обоего пола из Публичной библиотеки. Совхозные поля были неподалеку от тогда еще Ленинграда. Туда отвозили, обратно привозили. На совхозной борозде утверждалась очаровательная девушка в сапогах и хороших джинсах, бригадирша. Она давала ЦУ (ценные указания), определяла фронт работ и удалялась в сторону машины на шоссе, осторожно переступая с борозды на борозду.
Если дни были жаркими, то дамы разоблачались, оставаясь в купальниках, болтали, загорали. Кавалеры отыскивали местечко, доставали закуски и разные напитки. Разумеется, компании дам и кавалеров через некоторое (короткое) время кооперировались. Я же, как последний болван, тягал, как сейчас помню, турнепс и из-за узорной ботвы бросал жадные взгляды на милые тайны, чуть прикрытые тканью купальников. (Я тогда еще и не целовался…) Рвал турнепс я так яростно, что один мой друг однажды подошел ко мне и сказал: «Никита, ты же окончил исторический факультет? Должен знать: труд илотов не может быть производительным». Не внял. Теперь — жалею.
По пути к совхозным полям, трясясь в автобусе, мы разговорились с другим моим приятелем, человеком умным, острым и образованным. Мимо запыленного окна мелькнула Южная водопроводная станция, и мой приятель сказал: «МурзИнка». Я не расслышал и переспросил: «Мурзилка? Где? Какая?» — «Да не Мурзилка, а МурзИнка…» — «Разве ударение не на первый слог?» — «Нет, все местные жители ударяют на второй». — «А ты местный?» — «Родители мои здесь родились и жили, и я некоторое время здесь жил…»

Мурзилка и «гонки»

Тогда я и сделал открытие в области истории детской литературы. Ни с кем не поделился, сейчас делюсь. В 1910 году петербургская жительница, детская писательница Анна Хвольсон опубликовала толстую книжку под названием «Похождения Мурзилки и веселых человечков». Книжка хорошо раскупалась и выдержала несколько изданий. То есть люди, придумавшие названия популярных советских детских журналов «Мурзилка» и «Веселые человечки», в раннем детстве листали книжку Анны Хвольсон.
Нет, это не открытие. Этот факт все историки российской и советской детской литературы знают. Меня-то очень занимало имя «Мурзилка». Великолепно придумано. Откуда оно пришло в голову Анне Хвольсон? А тут я понял, откуда… Петербургская жительница знала название подгородной деревни, изменила одну букву, и — пожалуйста! Так придумал Корней Чуковский своего свирепого пирата Бармалея (от Бармалеевой улицы в Петербурге). Так придумал Алексей Толстой имя своей крысе Шушаре (от поселка Шушары). Осталось только уточнить у друга-приятеля, который знал и знает чуть ли не все, были ли тут до революции дачи.
«А до революции тут дачи были?» — спросил я. «А? — встрепенулся мой приятель. — Не знаю. Не думаю. Фабричный район. Обуховский завод. Фарфоровый завод. Какие тут дачи? Хотя… Не знаю. Ну а что на таких дачах делать?» — «Купаться. Нева…» — «Не очень-то покупаешься. Гонки…» — «Гонки яхт?» — «Нет, лес сплавляли по Неве. Называлось это гонками». — «И долго они так назывались?» — «В России — до начала ХХ века, а в Мурзинке это слово сохранилось до
1960-х годов. Я маленький был и очень завидовал ребятам, которые бегали купаться в окнах на гонках. А потом мы переехали». —«В окнах?» — «Ну да. По этим гигантским плотам можно было допрыгать чуть ли не до середины реки, а там были уже большие разрывы между плотами — окна. В них и купались». — «Ну вот, — сказал я, не подумавши, — а ты говорил, что купаться дачникам было негде». Приятель посмотрел на меня с интересом: «Ты в уме? Ты только представь дореволюционного дачника: адвоката, инженера, врача, литератора, который в пенсне и со складным стульчиком со всей семьей пентюхает по бревнам к середине Невы, чтобы окунуться и позагорать. На бревнах…»
Я вздохнул. А так хотелось бы, чтобы у Анны Хвольсон была в Мурзинке дача. Но представить ее, летним месяцем какого-нибудь 1908 года пентюхающую по бревнам, чтобы искупаться в окнах между бревнами, я не мог. Предположение оставалось. Но, увы, недоказуемо.

Имя места и граф

А вот ударение на втором слоге четко доказано. Это сделала замечательный петербургский краевед Вера Федоровна Андрейчева в прекрасной книге «Александровское. Мурзинка. Фарфоровый завод». Она сама уроженка Мурзинки, и родители ее, и деды, и прадеды здесь жили. В архивах она раскопала, что в петровское время здесь была «Мурзина мыза». Принадлежала она флотскому офицеру, капитан-командору Прокофию Васильевичу Мурзину, не последнему человеку в петровской иерархии. В 1712 году он был шафером при бракосочетании Петра Алексеевича Романова и Екатерины Алексеевны (до перехода в православие — Марты) Скавронской.
Отношения с императорской семьей у него оставались близкими, потому что в 1720 году его «каменные палаты» на берегу Невы купила за немалые деньги царица, Екатерина Алексеевна. Но я тогда этого не знал, да и Вера Федоровна Андрейчева тогда этого не знала, и даже мой друг-приятель, который чего только ни знает, этого тогда не знал. Я поинтересовался: «А что ж тут было?» — «Имение графа Апраксина». — «А, расстрельщика!»
Мой приятель обожает дразнить нас, либералов. Он подкрутил несуществующий гусарский ус и прорычал: «Dura lex sed lex!»
Восстание в селе Бездна в ответ на государев манифест об освобождении крестьян должно было быть подавлено! Граф Антон Степанович Апраксин действовал в точности по предписанным правилам. Ему не в чем себя упрекнуть…» Я ответил: «Закон действительно тверд, именно потому, что он не покрывает и не может покрыть все многообразие жизни. Есть зоны, где работают еще и человечность, здравый смысл, возможность переговоров. Во многих селах в феврале 1861 года были крестьянские непонятки с манифестом об освобождении, который был написан не очень-то вразумительно, но только в одной-единственной Бездне в ответ на эти непонятки вместо попытки объяснить, уговорить, договориться был дан залп, а оставшиеся в живых — перепороты. Антон Степанович — бессердечный придурок, вот что я могу про него сказать. И точка…»


Многоточие

Точка превратилась в многоточие, потому что мой приятель принялся защищать графа, мол, БДТ построил (то есть тогда театр, само собой, назывался Малым театром графа Апраксина). Правда, построил он театр после грандиозного пожара в Апраксином дворе, рынке, который ему принадлежал и с которого он получал немалый доход, только пожарной безопасностью не особо заморачивался. Так что выгорело в Духов день (26 мая) 1862 года все на три версты вокруг, в том числе другой берег Фонтанки и здание Министерства внутренних дел. Ну, бывает…
Кроме того, сказал мой приятель, не где-нибудь, в самой солидной Военной энциклопедии России про графа четко написано: «Пионер воздухоплаванья в России». «Он что, — удивился я, — аэропланы строил?» — «Нет, управляемые аэростаты, по-нашему говоря, дирижабли.
И не он, а сербский изобретатель, Стефан Огнеславович Костович. Апраксин деньги давал. И немалые…» Вообще, судя по всему, владельца Мурзинки мучило ощущение того, что он замарал кровью и пеплом начало великих реформ в России.
Командир кавалергардского полка, он вне службы одевался в самое скромное платье, бродил по улицам, беседовал с бедняками, назначал им вспомоществования, несколько частей своего имения отдал для строительства благотворительных заведений ведомству императрицы Марии Федоровны. Правда, ведомство ничего тут не построило. После смерти графа его вдова, Мария Дмитриевна Апраксина, оплатила строительство на этих землях приюта для глухонемых и (на другой стороне ныне Поперечного переулка) приюта для слепых женщин. Приют для слепых женщин был
вообще уникальным. Там девушек в возрасте от 16 до 25 лет обучали чтению, письму, ткацкому ремеслу. Были водопровод, баня, прачечная, ферма, огороды. На самом-то деле, знаете ли, тоже невеселая картина открывается. Единственное в России подобное заведение, рассчитанное всего-то на 50 женщин.

Здесь тонул Державин

Но все это я узнал потом, когда прочел книжку Веры Федоровны Андрейчевой. Она разрыла про Мурзинку все. Не докопалась только до того, кто был владельцем Мурзиной мызы после Екатерины I. Пыляев пишет, что Миних, потом Разумовский, потом Воронцов, но документальных подтверждений этому Андрейчева не нашла. Более того, с Воронцовым Пыляев ошибся: тому принадлежало Мурино, а не Мурзинка. Точно известен владелец: Александр Алексеевич Вяземский, генерал-прокурор, сначала близкий друг, потом злейший враг Гаврилы Романовича Державина.
Державин в 1781 году даже отдыхал в Мурзинке у своего тогдашнего друга Вяземского. Об этом отдыхе оставил запись. Андрейчева ее цитирует, и я процитирую, чтобы вы поняли: Александр Пушкин не так уж и не прав был, когда писал: «Державин — чудак, не знавший русской грамоты». Только Державин гениально русскую грамоту не знал. Текст получается — зашибись. Пишет Державин о себе в третьем лице, как Цезарь в «Записках о галльской войне». Цитирую:
«1781 год прошел благополучно, кроме того что живучи на даче князя Вяземского Державин вместе с господином Васильевым наверху, а последний внизу, в один день согласились с прочие его родственники на Неве купаться, что хотев князя Урусова научить плавать, утонул было, и той сей спустился схватя его поперек за руки, стащил его в глубину, так что был уже на дне, но Державин не потеряв духа толкнул ногой в землю и выплыв вытащил князя». А тот, надо полагать, сплевывая воду, дрожащим голосом сказал: «Спасибо, Гаврила Романович, больше я учиться плавать не буду». То есть на берегу Невы, там, откуда мурзинские ребята неслись по «гонкам» купаться в «окнах», можно поставить стелу с надписью в ритм и тон державинской эпитафии Суворову: «Здесь тонул Державин».

Итальянцы в Мурзинке

Мурзинка досталась дочке генерал-прокурора Анне Александровне Вяземской. А она вышла замуж за бывшего посланника Неаполитанского королевства, дюка (герцога, но в России его называли дюком), дона Антонио Мареско Доннорсо де Серра-Каприола. После наполеоновской ликвидации Неаполианского королевства дюк (живучи в Петербурге) организовал  на юге Италии агентурную антинаполеоновскую сеть. У дюка и дюшессы (правда, чудесное слово?) было двое детей: Никола (Николай Антонович) и Елена Антоновна.
Никола де Серра-Каприола после разгрома Наполеона и восстановления Неаполитанского королевства уехал в Неаполь. Стал неаполитанским дипломатом. Увез с собой чудесные, нежные, такие несколько примитивистские акварели с видами тогдашней Мурзинки. Они экспонировались на выставке в Русском музее «Италия и Россия». Андрейчева их в своей книге воспроизводит. Дюшесса Елена Антоновна де Серра-Каприола осталась в России. Вышла замуж за графа Степана Федоровича Апраксина. Вот ее-то сын, Антон Степанович Апраксин, расстрельщик, невольный поджигатель, воздухоплаватель, и стал владельцем Мурзинки, мимо которой мы с моим другом некогда протряслись в автобусе, поспешая на совхозные поля.
 

если понравилась статья - поделитесь: