Веселые времена

После петровских завоеваний Гостилицы были подарены генералу Миниху, человеку бурной биографии, будто американские горки: вверх-вниз, потом снова вверх. Миних, подобно всем участникам петровской революции, был человеком веселым и широким. Сузить таких невозможно. На вершине холма построил крепость. В праздничные дни приказывал жахать пушечными залпами со стен крепостцы.

Выстроил огромную мельницу на речке. Для красоты. Отгрохал красильный завод — для прибыли. Вырыл пруды, через пруды перекинул мостки. Наслаждался всем этим великолепием до 1743 года. В 1743 году, после переворота, совершенного Елизаветой Петровной, был сослан в Сибирь. Имение «Гостилицы» досталось фавориту Елизаветы, украинскому казаку Алексею Разумовскому. А тот передарил его своему младшему брату Кириллу, человеку не менее веселому и широкому, чем старший брат и генерал Миних.

Неграмотный казак выучился европейским языкам, стал отличным организатором науки (президент АН в течение полувека), создателем первой профессиональной певческой и музыкальной школы в России... Да и вообще был талантливым человеком. Достаточно письма его почитать: «У нас после прекрасных дней сделалась погода чухонская, небо пестрое, похожее на серую лошадь в яблоках, между которых и солнце иногда проскакивает. Погода холодная и сырая производит дождь, снег и крупу, а посему и я, как разбитая лошадь, чувствую боль превеликую в груди. Спина, ребра будто как дубьем понадломали. Растаяло было все, показывало приближение весны, но вдруг задуло по-зимнему, заморозило и дало пощечину весне, которая гораздо, кажется, поотчалила».

Широкости ему было тоже не занимать. Чуть не каждый день — гости. На кухне зажаривали целого быка, десять баранов, до сотни кур. Повар — знаменитый француз Баридо. Впрочем, из блюд Кирилл Разумовский более всех почитал борщ и гречневую кашу. Из музыкальных инструментов — казацкую бандуру. Благодаря этому инструменту неплохую карьеру сделал фаворит Кирилла Разумовского, Семен Уваров. Отец будущего николаевского министра просвещения, Сергия Семеновича Уварова, создателя формулы «Autocracie — Ortodoxie — Naionalite» (записка главы минпроса на высочайшее имя о том, на каком фундаменте обустраивать Россию, была, разумеется, писана по-французски, так что три краеугольных камня: «Самодержавие — Православие — Народность» были поименованы тоже по-французски).

Семен Уваров так замечательно играл на бандуре, что нежное его прозвище было Сенька-бандурист. Когда он пальцами, да по струнам — президент АН Российской империи, организатор первой музшколы, где учился игре на виолончели первый русский индолог, Герасим Лебедев, граф Кирилл Разумовский — пудреный парик об пол, камзол на стул, рубашку на разрыв — и в пляс.

Поворот

Лихие пляски однажды кончились трагически. Чуть не стали поворотным пунктом российской истории. В Гостилицах любила бывать Елизавета Петровна. В мае 1748 года она приехала к Кириллу Разумовскому с наследником престола Петром Федоровичем Гольштейн-Готторпом и его юной супругой Софией Фредерикой Августой (в православии — Екатериной Алексеевной). Веселье было в разгаре, когда просел фундамент старого дворца, построенного Минихом еще при Петре. Стены накренились, потолок стал валиться. Дворец принялся разваливаться.

Будущих Петра III и Екатерину II вынес из рушащегося дома сержант Преображенского полка Левашов. Сначала даму, потом кавалера. Обрушение было серьезным. Под развалинами погибло 16 человек. Согласитесь, если бы среди них были будущие Петр III и Екатерина II, история России, да и Европы, была бы другой. Без реформ, начатых Петром и продолженных его фактической убийцей, Екатериной, та странная социально-политическая конструкция, созданная другим Петром (Первым), названная Российской империей, не получила бы устойчивого завершения.

Плохо ли это было или хорошо — уж каждый решает сам. Мне, например, кажется, что и хорошо. А кто-то возразит: плохо. Ну как же! Золотой век Екатерины! Державин! Взятие Крыма! Разгром за разгромом Оттоманской Порты! Основание Одессы! И прочее имперское и блистающее на фундаменте рабства и барства (крепостного права, самодержавия и православия). И надо признать: фундамент хоть и проседал, но держался до 1861 года. В 1905 году просел окончательно. В 17-м накренились стены и повалилась крыша. В XXI веке остался один остов дворца посреди заросшего парка.

Рылеев и взбунтовавшиеся крестьяне

Но до этого еще много, много чего произошло. Во-первых, Кирилл Разумовский, надо полагать, стирая пот с лица и хмыкая: «Ни … поплясали…», приступил к восстановлению разрушенного. Восстановил краше прежнего. Во-вторых, следующий владелец Гостилиц, сын Кирилла Петр, по всем парадоксальным правилам ближайшего родства оказался жмотом и скаредом. Выжимал из крестьян, что мог. Наплевав на указ Павла I о том, что на барщине крестьянин может работать только три дня, гонял на свои поля по пять дней в неделю. Порой прихватывал и воскресные, и праздничные. С оброчников брал столько, что тогдашний император, Александр I, все ж таки ознакомившийся со слезным прошением крестьян, признал, что оброк «отяготительный». Поручил разобрать ситуацию уездному предводителю дворянства. Уездный предводитель (чуть не написал — команчей) ситуацию разобрал и признал: оброк «неотяготительный».

Летом 1821 года гостилицкие крестьяне взбунтовались. Трижды в Гостилицы петербургским губернатором Милорадовичем вводились войсковые команды. Трижды крестьян пороли (по решению Уголовного суда Петербургской губернии), трижды зачинщиков ссылали в Сибирь. Нет, если вы думаете, что в Гостилицах была пугачевщина («русский бунт, бессмысленный и беспощадный»), то вы ошибаетесь. Крестьяне собирались на сход перед барским крыльцом и просили барина убрать жестокого бурмистра (управляющего). Барин ответствовал: «Не вами бурмистр поставлен, не вам его и снимать». Крестьяне просили барина не гнать их на работы на барские поля пять дней в неделю. Барин ответствовал просьбой к губернатору о присылке войсковых команд. Крестьяне составляли прошения и отправляли в Петербург гонцов. (Одно-то прошение дошло.) Гонцов вылавливали и секли. Повторюсь, трижды дело о волнениях крепостных в имении Гостилицы рассматривалось в Уголовном суде, поскольку волнения эти продолжались с 1821 по 1822 год. Трижды суд назначал наказания смутьянам. Не единогласно. Был один-единственный заседатель Уголовного суда, каждый раз писавший свое особое мнение, каковое, естественно, не учитывалось. Вы правильно догадались, вспомнив название главки, — это был поэт и бунтовщик Кондратий Федорович Рылеев.

А потом…

А потом Петр Кириллович и его жена умерли бездетными, и Гостилицы перешли к их дальнему родственнику и родственнику Григория Потемкина («дворяне все родня друг другу»), участнику Отечественной войны 1812 года, Александру Михайловичу Потемкину. При нем-то на месте старого миниховского дворца, подновленного и укрепленного после обрушения Кириллом Разумовским, был выстроен в 1845 году новый дворец, и не кем-нибудь, а модным петербургским архитектором, Андреем Ивановичем Штакеншнейдером. В неоготическом стиле.

Развалины этого дворца и торчат сейчас посреди заросшего, запущенного парка. Вообще, готике и неоготике идет руинированность. Руины готики и неоготики зловеще красивы. Какая-то в них проступает настоящая, неподдельная архаика. Грозная. В 1900–1903 годах в трехклассной сельской школе преподавала учительница, Зинаида Васильевна Коноплянникова. Эсерка. Первая женщина, казненная в России в ХХ веке. 13 августа 1906 года на Новопетергофском вокзале четырьмя выстрелами из браунинга она убила карателя, генерал-майора Георгия Мина, подавившего декабрьское восстание 1905 года в Москве, известного своим приказом: «Пленных не брать, пощады не давать…»

Эсеры никогда не уходили с места своих, как они это называли, актов. Коноплянникова была схвачена. Приговорена к повешению. Жандарм Герасимов, присутствовавший при ее казни, был потрясен мужеством этой женщины. С петлей на шее успеть выкрикнуть: «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья!» — это жандарма Герасимова потрясло. Вот я и думаю: может, если бы не нашлось такой укрепительницы социально-политической конструкции на фундаменте самодержавия — православия — крепостного права, как великий политик Екатерина II, было бы лучше? Человечнее? Кто его знает…