1307
0
Елисеев Никита

Памятник дезертиру

Существует это поселение со шведских еще времен, с XVII века,
отсюда и финское название Werekte («возвышенная сухая гряда среди болота на пойме»),
превратившееся со временем в Wirica, да так и оставшееся Вырицей.

Друг

У меня был друг. Старый во всех смыслах. Царствие ему Небесное. Познакомились и подружились в Публичной библиотеке. Постепенно я узнавал от него и вокруг него всякие подробности. В 1946 году в Челябинске он, десятиклассник, и двое его друзей создали антисталинскую марксистскую организацию «Союз идейной коммунистической молодежи». Успели подготовить манифест и программу. Французская исследовательница антисталинских молодежных организаций середины сороковых (а их было немало) с удивлением отмечала, что наиболее продуманная программа была у челябинского «Союза». Более того, во многом эта программа, собственно, и стала выполняться сразу после смерти Сталина.
Организация не просуществовала и года. Всех троих арестовали, рассовали по лагерям. Юрий Семенович Динабург попал в Дубровлаг. После реабилитации у него была весьма бурная жизнь, в конце концов он осел в родном городе его прадедов
и прабабушек. Работал в Петропавловской крепости экскурсоводом. К тому времени, когда я с ним подружился, он давно уже расплевался с юношеским марксизмом. Был вполне деидеологизирован, хотя острый интерес к политике и точное понимание того, что происходит, вплоть до предвидения того, что произойдет, в нем оставались.
Порой он рассказывал о Дубровлаге. Кого там только не было! Буддолог, близкий друг Михаила Булгакова, пересказавший Юре Динабургу нигде еще не напечатанный роман про приключения чертей в Москве; евразиец Савицкий, с презрением говорившей о Сикстинской капелле в Риме, которую видел своими глазами; епископ Мануил (Виктор Викторович Лемешевский), будущий автор первого биографического справочника православных иерархов России ХХ века. Виктор Викторович предпочитал ничего не рассказывать, тихо-тихо работал кладовщиком.
Среди всех историй Юрия Семеновича была одна о любви и войне… Даже больше и страшнее, чем о войне: о любви и геноциде — так вернее. Я запомнил ее потому, что она каким-то боком коснулась меня. Завязалась она в Вырице, где была дача моих бабушки и дедушки. Формально
в Вырице, фактически в поселке под дивным названием «Поселок».
Красиво, да? «Как называется ваш город?» — «Город».

Чуриковцы

Потом-то я узнал, что это было за удивительное место — Поселок, где я в иные августы ходил по грибы и купался в Оредеже. До 1927 года оно называлось «Колония трезвенников братца Ивана Чурикова». Удивительная история, как, впрочем, и все российские истории. Был
в России такой трактирщик Иван Чуриков (1861–1933). Жена его допилась до белой горячки, после этого он стал вести свое трактирное дело спустя рукава и предсказуемо разорился. Понял: все беды от пьянства. Стал проповедовать трезвый образ жизни, беседовать с людьми.
Дескать, христиане вы или не христиане? А что нам, христианам, заповедано? Трудиться, помогать ближним своим, жить в любви и братстве, а не ужираться в хлам. Самое удивительное, что проповеди его имели массовый успех. Его называли братцем, он охотно принял это прозвание. Врачи-психиатры отправляли к нему алкоголиков, с которыми не могли справиться. Чуриков справлялся. Пожалуй, не это самое удивительное. Самое удивительное, что православная церковь в штыки приняла его деятельность и привлекла к своей штыковой атаке на «сектанта» жандармерию. До 1905 года Чуриков не вылезал из административных ссылок.
После всероссийского бунта, давшего стране какой-никакой, но парламент, какие-никакие, но конституционные свободы, Чурикову стало полегче. Настолько, что в 1911 году ему позволили создать неподалеку от деревни Вырицы (а ныне это по административно-территориальному делению тоже Вырица) сельскохозяйственное «Общество взаимной помощи», по-советски говоря — колхоз, коллективное хозяйство. Он и создал, и колхоз его, очень скоро названный «Колонией трезвенников братца Ивана Чурикова», процветал. Первый трактор, приобретенный в Петербургской губернии, был куплен для чуриковцев.
Конечно, попы продолжали атаки на «сектанта», но уже без господдержки. Жандармы разводили руками: мы бы и рады, но манифест 17 октября 1905 года гарантировал всем гражданам Российской империи свободу совести, собраний, слова (тьфу…). Нет, вы можете Чурикова и чуриковцев отлучать, проклинать, да хоть анафеме предавать, но ссылать непьющих, хорошо работающих людей… Как ни жаль, теперь не можем.
Февральская революция и октябрьский переворот были для Чурикова и чуриковцев, как вы догадываетесь, праздником. Чуриков даже было присоединился к «Живой церкви» обновленцев Александра Введенского и Александра Боярского (прадеда нынешней кинозвезды). Про обновленцев в нашем общественном сознании сложилось превратное представление. Мол, колаборационисты, пошли в услужение к богоборческой власти, циники и карьеристы. Были среди них и такие. А были и такие, как Александр Боярский или отец Варлама Шаламова Тихон Шаламов — искренние христианские социалисты. Кстати, реформы, на которых настаивали обновленцы, были разумны и давно назрели: самостоятельность прихода, дешевая церковь, литургия на современном русском языке, отказ от платы за требы. Иное дело, что карьерная их, циничная часть не гнушалась сотрудничать с ЧК — это так. И это очень не понравилось братцу Ивану Чурикову. Он жандармов еще с царских времен не любил, в какую бы форму они ни оделись: в лазоревую или черную кожаную. Так что он не долго сотрудничал с «Живой церковью», но в январе 1924 года при известии о смерти Ленина на собрании общины прервал проповедь, почтил речью память ушедшего, после чего все присутствовавшие спели «Вечную память».
Существовала колония трезвенников ровнехонько до года великого перелома. В январе 1929-го первый колхоз в Ленинградской области был уничтожен, а его организатор и руководитель арестован. Умер в 1933 году по дороге в Бутырскую тюрьму. Где похоронен, неизвестно. Вся эта история (грех сказать) — яркая иллюстрация замечательной мысли Владимира Набокова, сформулированной им в «Других берегах»: «Русскую историю можно рассматривать с двух точек зрения: во-первых, как своеобразную эволюцию полиции (странно безличной и как бы даже отвлеченной силы, иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей правительство в зверствах — и ныне достигшей такого расцвета); а во-вторых, как развитие изумительной, вольнолюбивой культуры».

Вырица вкупе с историей любви

Да и по самой Вырице я гулял. Там в одно лето снимали дачу подруга моей жены
и ее муж (Царствие ему Небесное). Он был замечательным фольклористом, настоящим ученым, а такие как-то умудряются все узнать про то место, где они, скажем, снимают дачу, и интересно свои знания передать тому, кто хочет их получить. И вот мы бродили по улицам Вырицы.Женя (так звали фольклориста) толкал колясочку с маленькой дочкой и рассказывал.
Вот тут была усадьба Антона Ефремова, купца, владельца местного лесопильного завода. Сын его стал очень известен. Иван Антонович Ефремов — фантаст. А это — Ракеевская улица. В честь одного из владельцев Вырицы. Недосмотрели большевики. Не переименовали. Жандарм Ракеев. Да-да, тот самый, который вместе с Александром Тургеневым вез тело Пушкина в Святогорский монастырь. Спустя почти три десятилетия пришел с ордером на арест и обыск к Чернышевскому, обиженно сказал литератору: «Вот вы на меня с презрением смотрите, а я, между прочим, не чужд, да, Пушкина хоронил, вот…»
А это деревянный храм Казанской Божьей матери, архитекторы Апышков и Красовский, начало ХХ века. В 1937 году закрыт. При немцах начались богослужения. И вот что поразительно: после войны не закрыли. Так с 1941-го и работает. А это детский концлагерь во времена оккупации. Да, содержали детей с трех до 14 лет. Вот и мемориальная доска. За поселком — ров, где лежат расстрелянные немцами евреи, местные и городские интеллигентные дачники, не успевшие вернуться в Ленинград.
Вот тут самое время вернуться к потрясшему меня рассказу Юрия Динабурга. В Дубровлаге с ним был немец, который не ушел с войсками, а остался, как раз-таки в Вырице. Он был тыловиком, сидел при каком-то штабе. Полюбил ленинградскую еврейку, дачницу, которую спас от расстрела. Спрятал. Потом всем говорил, что она армянка. Женился на ней. Сочетался церковным браком в церкви Казанской Божьей матери. Когда началось отступление немецких войск, дезертировал.
Дальнейшее понятно: его — в один лагерь, ее — в другой. Я было спросил: «Почему они не ушли с немцами?» Юрий Семенович посмотрел на меня с удивлением,
и я понял: «Ну да, конечно, что в лоб, что по лбу… Ну как кто-нибудь из ревнителей расовой чистоты догадается, что не армянка?»
Вот тут я и усомнился в его рассказе. «Юрий Семенович, — спросил я, — а может, он Вам наврал? Был гадом из зондеркоманды, а еврейскому юноше-солагернику сплел фантастическую историю о любви? Слезу выжимал. Немцы это умеют…» Юрий Семенович улыбнулся. «Нет, Никита, он не наврал. Он был удивительным парнем, этот Иоханн. В 1955 году, когда Аденауэр добился от Хрущева освобождения всех военнопленных, он умудрился разыскать жену, через немецких дипломатов добиться ее освобождения. Уехал с ней в Германию. Я это знаю, потому что мы, «Союз коммунистической идейной молодежи», были реабилитированы одними из первых. Я уже был в Челябинске. Поскольку мы подружились в Дубровлаге до обмена адресами, он приехал ко мне похвастаться вновь обретенной женой…» — «Было чем», — заметил я. «Да, — серьезно ответил Юрий Семенович, — было чем…»
И я подумал: а ведь этот парень заслужил памятник. Памятник дезертиру. Потому что есть войны, с которых почетнее, человечнее удирать, прихватив с собой спасенную от расстрела женщину.

если понравилась статья - поделитесь: