Часть суши
Все мы, как говорил английский священник и поэт Джон Донн, не острова в океане, а части суши, и когда обрушивается один кусок суши, то и другому несладко, и когда звонит колокол, то он звонит и по тебе.
Двоюродная бабка у меня из Боровичей. Однако в годы Великой Отечественной войны оказалась не в прифронтовом городе Боровичи, а в Дедовичах, оккупированных немцами. Про оккупацию она ничего не рассказывала. Она вообще мало про что рассказывала, но опыт той жизни сильно сказался на бабе Поле. Она была стихийной, природной мизантропкой.
Веселая мизантропка
и губернатор Боровичей
Честно говоря, я и сам лет с 12 не слишком был очарован родом человеческим. Но уровень мизантропии бабы Поли зашкаливал. Летом она приезжала из Боровичей к нам на дачу в Дубочки, жила там, а осенью уезжала. С удовольствием хлебая окрошку, приговаривала: «Да-а-а, вот это квас. А у нас в Боровичах — навырызгают… Тьфу». Я слышал, что в начале тридцатых баба Поля попала
в тюрьму, но об этом я ее не расспрашивал. И правильно делал.
Кое-что из тюремного опыта прорывалось. Однажды вечером, поиграв (и выиграв) в «девятку», хряпнув водочки, баба Поля (кругленькая и аккуратненькая) развеселилась, выкатилась на участок и, топча клубнику, исполнила несколько частушек с припевом: «Чух, чух, разгорелся наш утюг…». На всю жизнь я запомнил одну из них — «Привязали милку к дубу…». Вот после исполнения этого шедевра народного остроумия появилась бледная соседка и потребовала прекратить оргию. У нее — дети.
Доброго слова баба Поля не говорила ни о ком. Принципиально. Идейно. Мир для нее состоял из жуликов, бандитов или идиотов. Но один раз она меня удивила. С уважением и нежностью произнесла: «В Боровичах при Матвей Яковлевиче…» Я уже не помню, что, по ее мнению, было тогда хорошо, но уважительное «Матвей Яковлевич» заставило меня спросить, кто это.
«Губернатор Боровичей при царе, — гордо ответила баба Поля. — Я его видела». Разумеется, я заспорил. Во-первых, в Боровичах не могло быть губернатора. Это не губернский город. (В 12 лет я это знал.) Во-вторых, где это баба Поля могла видеть «губернатора», если она родилась в 1906 году? И что она могла запомнить из увиденного в столь раннем возрасте? Мизантропка фыркнула презрительно и замолчала. Позднее-то я понял, что она вполне могла видеть «губернатора» и не в столь раннем возрасте. Наверняка что-то запомнила из увиденного, но поздно, поздно…
Немного истории
До 1770 года Боровичи были богатым, многолюдным селом на реке Мсте. Основной промысел — лодочный. Боровичские лодочники лихо переправлялись через мстинские пороги.
У Боровичей есть свой святой покровитель. Его мощи хранятся в местном Духовом монастыре, что на ул. Александра Нев-ского, 6. Монастырь закрыли в 1918-м, вновь открыли в 2001-м. В годы войны там был госпиталь для военнопленных. Иаков Боровичский — один из самых интересных святых. О нем известно только то, что он приплыл и не уплывал. Собственно, и святость его в этом заключается.
Весной 1452 года к боровичскому берегу прибило огромную льдину. На льдине стояла колода. В колоде лежал труп подростка. Приблудный труп никому не нужен. Поэтому жители Боровичей отпихнули льдину от берега. На следующий день ее снова прибило к берегу. Опять отпихнули. Так продолжалось довольно долго, пока староста деревни не сообщил, что явился отрок и поведал: «Звать меня Иаковом, был я святой жизни, и потому не отпихивайте больше льдину». Это был правильный ход. Отрока похоронили в Духовом монастыре. В 1545 году канонизировали. Тогдашний царь Иван IV, еще не прозванный Грозным, питал пристрастие к новым святым.
При Екатерине II село Боровичи сделали уездным городом. Князь Николай Львов открыл в окрестностях залежи бурого каменного угля. Николай Львов — архитектор, поэт, музыкант, геолог, не чужой для нашего города человек. Знаете удивительную церковь на проспекте Обу-ховской обороны «Кулич и Пасха»? Это архитектурная выдумка князя Львова. Ну и, разумеется, более всего князь прославился музыкой к народному гимну Российской империи на стихи Василия Жуковского «Боже, царя храни».
Лодочный промысел в городе сошел на нет, особенно после строительства железнодорожной ветки. Зато стали строиться кирпичные заводы. Один из первых таких заводов в Боровичах принадлежал Нобелю. Вот мы, собственно, и подобрались к «губернатору Боровичей», о котором мизантропка баба Поля говорила с нежным уважением.
«Губернатор Боровичей»
Матвей Яковлевич Шульгин (1859–1932), городской голова Боровичей с 1894 года по 1917-й. Баба Поля ошиблась дважды. В уездном городе, само собой, не могло быть губернатора. Вторая ошибка важнее. Губернатора назначала центральная власть. Городского голову по «Городовому положению» 1870 года (низкий поклон великому реформатору Александру II) выбирали городские жители.
В 1905 году по инициативе и при финансовом содействии Шульгина в Боровичах был построен первый в России стальной арочный мост. Официально он называется мостом Белелюбского. Был такой великий инженер-мостостроитель в России в конце XIX — начале XX века. Впрочем, почему
в России? Арка его моста через Мсту в 1932 году была повторена при строительстве одного из самых больших арочных мостов в мире — Харбор-Бридж в Сиднее.
Мог ли я подумать, что моя двоюродная бабка Полина Аресентьевна хоть как-то связана с Австралией? А вот, поди ж ты, связана мостом через Мсту и залив Порт-Джексон.
Этим мне и нравится история. Оказывается, все связано со всем. Тысячами нитей каждый человек связан с другими людьми.
Однако вернемся к Матвею Яковлевичу, богатейшему купцу, владельцу нескольких доходных домов в Боровичах, кирпичного завода, благотворителю, строителю первого в России арочного стального моста. Он не эмигрировал после октября 1917 года. В нем сработал принцип, сформулированный много позже Никитой Хрущевым. Когда на опального Хрущева стал орать член Политбюро ЦК Кириленко, Никита Сергеевич спокойно ответил: «Что ты надрываешься? Что вы со мной сделать можете? Пенсии лишите? Я по вагонам пойду. Мне подадут. Тебе — нет».
В общем, экспроприированный (то есть ограбленный) предприниматель остался в родном городе. Во времена нэпа снова начал богатеть. В 1923 году вдовец-нэпман Шульгин закатил пышную свадьбу. Невеста, Зоя Лупандина, была много моложе жениха. В 1927-м Шульгин попал под вторую экспроприацию. Жена его бросила. Жил теперь бывший городской голова в доме у своего бывшего кучера. Жил до 1932 года, окруженный уважением и приязнью. Гулял по городу, заходил в гости к местным жителям, и те за честь почитали посещение бывшего городского головы. Конечно, такая идиллия неизбежно должна была прерваться в 1937-м. Но он умер раньше.
Его хоронил чуть не весь город, потому что человек — не остров, а часть суши, и колокол звонил не по одному только Матвею Яковлевичу Шульгину.
если понравилась статья - поделитесь: