3811
0
Елисеев Никита

Дубочки и Пеники

Есть такие селения между Ораниенбаумом (Ломоносовом) и Калищем (Сосновым Бором), где построена ЛАЭС.

Дубочки — железнодорожная платформа, и туда теперь густо прет дачник.
Вроде Мшинской... То есть поезд после этой остановки пустеет.

До 1956 года здесь была погранзона, военные части, ну и лагеря, естественно... Где-то до середины восьмидесятых годов, проезжая мимо станции с дивным названием «Кронколония», можно было увидеть вышки, проржавевшую колючую проволоку между покосившимися столбами.

Дубочки (Дубки) упоминаются в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона в статье «Ораниенбаум (Рамбов)»: «Окрестности Ораниенбаума живописны; недалеко от него Дубки (по преданию Петр I посадил тут несколько дубков) с прекрасным садом, молочным хозяйством и пасекой». Сада нет, пасек нет, коров нет, петровских дубов тоже нет, но отец мой на огороде однажды откопал пятак 1837 года. Потерял, естественно. В 1956-м погранзону отменили, лагеря распустили, военные части подсократили и пустили сюда, в самый центр Ораниенбаумского плацдарма (в просторечии — «пятачка»), дачников. Лес вокруг Дубков изрыт зарастающими землянками и воронками от снарядов. Грибов — немерено. Все ж таки дьявольские растения. Лучше всего растут на пожарищах, бывших полигонах, местах боев. Недаром в Западной Европе собирание грибов считалось ведьмовским занятием. До сих пор многие западные люди испытывают к грибам опасливое недоумение: что это, мол, такое из-под земли высовывается. Помню, как водил по дубковскому лесу американку, отлично откомментировавшую статью Николая Лескова «Еврей в России». Объяснил ей, что гриб — это хорошо и вкусно. И все одно: обнаружив боровик или великолепный красный гриб, Габриэла звала моего сына: «Льёша, Льёша…» Подходил «Льёша», и специалистка по Лескову брезгливо указывала на лесного монстра: сорви, дескать, вот это…

Крови в районе Дубочков пролито немало. Ораниенбаумский пятачок, он же Лебяжинская республика, он же Таменготская республика, он же Приморский плацдарм, он же Малая земля — фантастическая страница Отечественной войны. Немцы называли его Ораниенбаумским котлом. Обычное дело советской истории — неудачу, окружение объявить крупным стратегическим успехом. Циник Бернард Шоу неплохо отрефлектировал эту нашу милую особенность, сострив по поводу челюскинской эпопеи: «Ну и страна! Полярную трагедию превратить в национальный триумф».

В Ораниенбаумском котле, 65 км по линии фронта и 25 км в глубину, были заперты и прижаты к заливу советские войска.

Со стороны Кернова по болотам было не подвезти ни танки, ни тяжелую артиллерию, поэтому утюжили этот плацдарм из Нового Петергофа. Позиционная война, немцы в болота  и не совались. Зачем?
С 1941-го по 1944-й здесь под обстрелом сидели советские солдаты. Сюда Гитлер послал ненавистных ему прусских аристократов. Пусть посидят в мерзлых окопах. Здесь тосковал и мерз будущий президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер. В 1944 году после неудавшегося покушения на диктатора тех же аристократов стали выдергивать из окопов в гестапо. Список организаторов покушения напоминал страничку из Готского альманаха. Хватали родственников. Тогда и Вайцзеккер загремел в гестапо.
Ораниенбаумский «пятачок» был очередной сталинской пиар-акцией, как все мероприятия вождя, оплаченной большой кровью. В глубоком тылу немецких войск — наша, советская земля!
Неподалеку от Дубочков установлен небольшой обелиск: «Здесь начиналась Малая дорога жизни». По ледовой дороге из Питера и Кронштадта везли боеприпасы и продовольствие. Да, продовольствие: фронт хоть как-то, но кормили. Отсюда увозили раненых. Солдаты, побывавшие в блокадном Ленинграде, возвращались на «пятачок» с перекошенными лицами. Им, прижатым к морю, было голодно, холодно, смертельно опасно. Они были в аду, но то, что они видели в Ленинграде, не шло ни в какое сравнение с их адом. Их ад был чистилищем, преддверием настоящей преисподней.
Сейчас тут тихо. Рядом с обелиском в берег упирается знаменитая или пресловутая (как угодно) дамба. Последняя суперстройка советского режима. С эстетической точки зрения — великолепное зрелище.

На дамбе снимались эпизоды «Антикиллера» и еще каких-то боевиков. Японские киношники приехали, посмотрели и затряслись в эстетическом (опять же) восторге. Но им снимать не дали. Стратегический объект, вы ж понимаете. Поснимают чего-нибудь сюрреалистического, а потом пришлют камикадзе с острова Хонсю бомбить … Малую дорогу жизни. На дамбу ездит мой сосед по даче собирать облепиху. Не знаю, что там за почва на обочине дороги, проложенной по морю, не знаю, с чем там скрестилось сибирское растение, но колючие безлиственные ветви, которые привозит сосед, сплошь усеяны крупными, сочными желтыми ягодами. Лысенко и Мичурин отдыхают. За дамбой простирается плоский Финский залив, мелкий, словно пруд. После строительства водозащитного сооружения он и вовсе обмелел. Бредешь по мелководью, наверное, километр протопаешь, покуда не окунешь свое бренное тело в грязные волны Маркизовой лужи.

Дачники расплодили кошек. Оставляют их на зиму. Они бродят по снегу, огромные, пышные, голодные. Кошкам к лицу холод. Оказалось, они хороший корм для лис. Вот те и поселились в дюнах у залива. Стою однажды на платформе в ожидании поезда, оглядываю окрестности и вижу среди высокой травы замершего, худого, насквозь мокрого, злого остромордого зверька. Забавно, в окрестностях Мюнхена на Бодензее видел зайцев — здоровенные такие сытые зверюги, раза в два жирнее и самоувереннее той голодной дубковской лисы.

До Дубков можно доехать на поезде, а можно на маршрутке. Сами Дубки — на холмах над Финским заливом. Местность вполне можно было бы назвать Ораниенбаумской Швейцарией, если бы было кому и для чего это делать. Маршрутка тормозит у магазина. Типовая приземистая коробка. А когда-то здесь было сельпо. Огроменный бревенчатый, потемневший от времени дом. Очень красивый. Самый высокий во всех Дубках. Может, это и был дом владельца пасек, молочного хозяйства и прекрасного сада, так радовавшего жителей Северной столицы. В сельпо были конфеты, водка, пиво, платья, даже хомуты висели — непонятно, для какой нужды. Лошадей в Дубках и сейчас нет. Так что продукты дачники перли из Ленинграда. Потом, по-видимому, в ходе подготовки к очередной ревизии сельпо сгорело, и на его месте довольно быстро выстроили шедевр позднего советского конструктивизма. Продуктов не прибавилось, хомуты исчезли.

В сложный период жизни нашего государства и общества из магазина пропало и пиво.
Мы с отцом отправились в близлежащее селение Пеники, расположенное не на холме — на горе! Мне не забыть этой картины. Нет, не того вида, который открывается с пеникской горы. Он и впрямь потрясающий. По одну сторону — плоское море, вдали Кронштадт с шишечкой Морского собора (оттуда велась корректировка артиллерийской стрельбы по Петергофу, занятому немцами), лента дороги, уходящая к острову, два небольших островка; по другую сторону — густые леса. Но чего тут забывать или помнить, этот вид такой и есть. Мне не забыть небритого мужичка в ватничке и замызганных штанах, выходившего из магазина. В руках у него были зажаты две бутылки пива, из карманов штанов высовывались еще две. Вероятно, были и запасы в ватничке. Мужичок с истинно патриотической гордостью бросил в пространство: «А ты говоришь: Пеники! А? Вот те и Пеники!»
Бывшая финская деревня Pennikale, ставшая русским селом Пеники, тоже зафиксировалась в истории. Во времена отмены крепостного права здесь жил поп, промышлявший барышничеством, за что и был со скандалом снят с прихода. Сейчас в Пениках  как раз рядом с тем самым магазином восстанавливают церковь. Я полагаю, что мемориальная доска: «В 1861 году здесь служил поп…» — украсила бы храм. Но Пеники дороги любителям отечественной истории не только этим. Отсюда, с пеникской горы, в июне 1854 года, в самый разгар Крымской войны, Николай I  наблюдал за приближением англо-французской эскадры к Кронштадту. Мало кого из русских монархов я так уважаю и не люблю, как Николая Павловича Романова-Гольштейн-Готторпа. Меньше года ему оставалось до того, как он, мечтавший быть рыцарем, а ставший жандармом, прохрипит на смертном одре своему сыну и наследнику: «Сдаю тебе команду не в полном порядке». О чем он думал, глядя на паровой флот держав, уже обложивших Севастополь, уже уничтоживших его парусный Черноморский флот? О чем он думал, глядя на корабли, подплывающие к крепости в двух шагах от его столицы? О том, что он все свое царствование готовился к сухопутной войне? Камень с полустершейся надписью о посещении Николаем I Пеников сохранился, но он на территории частной дачи. Самой богатой и самой невообразимой дачи на горе. Наверное, там живет звездочет «в сарачинской шапке белой». Он выстроил себе небольшую, белую, застекленную обсерваторию, весь участок заставил скульптурами: каменными львами, быками, чуть ли не сфинксами.

И вот там-то среди всего этого сказочного великолепия и лежит камень, надпись на котором гласит, что здесь, мол, император всероссийский наблюдал за тем, как флот вражеских держав подходил к морскому ключу Санкт-Петербурга, Кронштадту.      

Никита Елисеев    

если понравилась статья - поделитесь:

июнь 2010

Новости компаний
Новости поселков