«Que diable allait-il cette galere?» - как писал классик французской литературы Мольер. Эту фразу поставил эпиграфом к своим «Рассуждениям аполитичного» классик немецкой литературы Томас Манн. По-русски это означает: «Кой черт погнал его на эту галеру?» На эту галеру погнал меня бывший родственник. Бродячий гитарист, знающий чуть ли не все языки Европы плюс иврит.

Раскопки

Он нарисовался на горизонте как всегда, внезапно. Обосновался в Рыбацком. За каким-то чертом мне надо было к нему съездить. Мы довольно быстро разобрались с этим делом, попили пивка и двинулись гулять. Родственник с восторгом рассказывал: «Это дивная страна! В иностранный легион записываться не надо. Столько адреналина… Иду вчера по улице. Мимо компания. Мне в спину: “У, козел!”. Я поворачиваюсь, возвращаю оскорбление. И ты представляешь? Тут же в глаз. Тут же!»

«Представляю», - сухо ответил я, поскольку под глазом у него сиял здоровенный фингал. Как все русские интеллигенты, он был немного мазохистом. Мы остановились у скверика. В скверике копались археологи. Как все дилетанты-журналисты, я несколько хамоват, да еще пивка попил. И погода была плохая. Словом, я стал задирать археологов, дескать, нашли в Рыбацкой слободе Геркуланум и Помпеи, засыпанные лавой Везувия. Один огрызнулся, мол, кладбище нашли еще петровского времени. Да и вообще, чем российская история не непрерывное извержение Везувия? Мне понравилось это возражение, но отступать было некуда, позади был полиглот-гитарист с банкой пива и фингалом.

Я поинтересовался, какое кладбище кроме петровского найдено еще. Археолог интеллигентно ответил, что кладбище XIX века и искать нечего. Мы стоим на погосте села Рыбацкого, расположенного вокруг снесенной в 1939 году церкви Покрова. На этом погосте был похоронен первый русский крестьянский поэт Федор Слепушкин. Он был не только поэтом-самоучкой, но и живописцем-самоучкой. В церкви Покрова были его иконы.

Два поэта

Моя любимая тема. После декабрьского восстания 1825-го Николай I сделал ставку на народность. Не заносчивое, понахватавшееся всякой западной гадости дворянство, а простой русский мужик, который счастлив быть под богом, царем и помещиком. Вот опора и надежа, незыблемый фундамент государственности.

«А, - говорю, - это тот графоман, которому при живом-то Пушкине Академия наук вручила золотую медаль, царь – шитый золотом кафтан, а царица - золотые часы? Нормально, да? Пушкину - сначала ссылку, потом – камер-юнкера, а серому писарчуку из села Рыбацкого – золотую медаль? Вы хоть строчку этого Сле-Пушкина помните?» Археолог неприязненно посмотрел на меня и прочел: «С поля гнали скот рогатый, / Близясь к дому бык рычал, / А дубиной суковатой / Там пастух ленивых гнал».

«Гениально! – полиглот-гитарист в восторге взмахнул початой банкой пива. – Вот что значит настоящий поэт. Всего одна буква! “Бык мычал” - ничего особенного, жанровая картинка, но “бык рычал”? Рубенс!» - «Да, - нехотя признал я, - хорошее четверостишие…». Археолог улыбнулся: «И потом, - не кажется ли Вам, что если бы Пушкину вручили от царя шитый золотом кафтан, от царицы - золотые часы, а от Академии наук - среднюю золотую медаль “Приносящему пользу русскому слову”,  Пушкина это оскорбило бы еще больше, чем звание камер-юнкера?».

Я вынужден был согласиться. «Здесь, не очень далеко, в Усть-Славянке,- сказал архелолог,- дом его сохранился. В жутком состоянии, но пока держится…» - «Дом Федора Слепушкина? – изумился я. – Каменный?» Археолог усмехнулся: «Не поверите. Деревянный…» - «С 20-х годов XIX века?» -  «Слепушкин в 1839 году его построил. На фундаменте старой шведской сторожевой башни. - Он хмыкнул. - Эстетической ценности не представляет. Но историческая, сами понимаете…».

Дом и слобода

Я понимал. Жалко, что не сохранился первый дом Федора Слепушкина. Все же по его половицам ходили Пушкин и Мицкевич. Но и во втором доме тоже бывали не последние люди. Покровитель и первый издатель Слепушкина Павел Свиньин, редактор «Отечественных записок», первый в России американофил. С 1806-го по 1813 годы жил в Филадельфии, пришел в полный восторг от Новой Англии. Захотел, чтобы и в Америке полюбили Россию так же, как он полюбил Америку. Издал по-английски «Очерки о России» (Scetches of Russia). Несколько раз переиздавались. 

Из Америки вывез деловую хватку. Стал одним из самых преуспевающих литературных менеджеров России начала XIX века. Вот и Слепушкина открыл. 

Постоял я на месте впадения реки Славянки в Неву, поглядел на ветшающий домик. Владелец его, что ни говори, был человек замечательный. И место замечательное. Рыбная слобода. Сюда в 1716 году Петр переселил рыболовов с Оки. Здесь же был кирпичный заводик, которым владел русский «столбенский посадский человек». Заводик работал и при шведах, и при Петре. Как звали «столбенского посадского» - неизвестно. Известно, что царь Петр неоднократно бывал у заводчика. Потом здесь была вотчина, дворец и зверинец «дщери Петровой» Елизаветы. Охотничий заказник. 

В 1789 году во время очередной русско-шведской войны обнаружилась нехватка гребцов на галеры. Жители Рыбной слободы выступили с патриотическим почином: каждого пятого мужика - на галеры. Патриотический почин широко подхватили другие невские селения.

На том самом кладбище, которое исследовали археологи, императрица Екатерина II распорядилась поставить памятник галерникам Рыбацкого. Его снесли в 1939 году вместе с церковью. Если подумать, то нехорошо делается: конец XVIII века, в Англии уже пароходы на очереди, а здесь галеры. На кой нам пароходы? Гребцов полно. 

Домовладелец

О нем бы романы писать. Крепостной Екатерины Васильевны Новосильцевой (урожденной Орловой). Об этой дуре и подруге одного из самых умных реакционных мыслителей Европы графа Жозефа де Местра как-нибудь в другой раз расскажу. Сейчас о Федоре Слепушкине. С шести лет начал читать. Потом принялся рисовать. Краски делал сам из черники, малины, угля. Все ребята (в свободное от полевых и домашних работ время) - на речку или еще куда, а он сидит и малюет. Осиротел рано. Отправили в Москву сидельцем в лавку.

В 15 лет вернули в деревню. Стал помощником мельника. Чуть не погиб: руку затянуло в шестерни. Чудом спасли и вылечили. С той поры у Слепушкина - благодарность к деревенским знахарям. Несколько стихотворений посвятил им. Ухаживала за Федей дочь мельника. Влюбилась. А он - в нее. Поженились.
Барыня отпустила сметливого парня в столицу. На оброк. Он на три с полтиной купил груш и расторговался. Сначала торговал у Александро-Невского монастыря, потом перебрался в Ново-Саратовскую слободу, расположенную прямо напротив Рыбацкой слободы. В Ново-Саратовке жили немцы. Федор Слепушкин научился говорить по-немецки, стал заниматься нумизматикой. 

Немцы нарадоваться на него не могли. Честного русского лавочника они давно не видели. Более того! В его лавку стали ездить через Неву жители Рыбацкой. Даже прозвище у него появилось - Зарецкий. Потом уговорили перебраться в слободу. Он и перебрался. Его все уважали, но одно в нем очень не нравилось. Он писал стихи. Это раздражало. «По селу меня ругают / Одноземцы за стихи. / Пустомелей называют: / Вот пустился на грехи…» - писал он и оправдывался: «Утром в лавке я бываю, / До обеда все тружусь / - В полдень счеты разбираю, / В вечер поздно я ложусь. / Но урву какой часочек / Я от ноченьки своей, / Взяв бумаги лоскуточек / За стихи я поскорей».

Вот такого самородка отыскал Павел Свиньин. И опубликовал в своих «Отечественных записках», а потом еще книжку его издал. И более того, вместе с княгиней Юсуповой ездил к Екатерине Новосильцевой уговаривать дать вольную Слепушкину. Сошлись на 3000 рублей (в те времена корова стоила рубль). Слепушкин был счастлив. Он ведь и дневник вел. И там сохранилась запись о самом счастливом дне его жизни, когда он получил вольную. Года не прошло после того, как перестал отдавать барыне деньги, как основал кирпичный завод на том же месте, где был заводик «столбенского посадского человека». Триста рабочих и снабжение Петербурга строительным материалом.

Почему я все это рассказываю? Потому что был деревянный дом Федора Слепушкина - и нету его. Собирались его снести уже давно, да местные краеведы забили тревогу. ГИОП объявил дом объектом культурного наследия. Вот тут-то дом и запылал. Сгорел в одночасье. Как и не было...