Может, и так. А может, потому, что первый (и самый лучший) рассказ Смирнова-Охтина — «Школа судей» — вызывает в памяти прозу Шаламова. Впрочем, тут всех вспомнишь, кого читал, и не сможешь четко назвать никого, за кем шел автор.

Взрослый человек вспоминает свой блокадный двор и себя среди постепенно умирающей детворы. Один из дворовых приятелей героя крадет хлебную пайку у его матери. Герой приходит к нему домой и пайку эту забирает. То есть отдает ее умирающая от голода тетка приятеля. И как отдает: «Он еще, может, больше, чем ты, хочет! — говорила Тетка… — Он покрупнее тебя, ему, может, больше надо… Он хлеб добывал и — добыл! Значит, это его хлеб! И никто не знает, что это твой хлеб… И что ты хочешь, чтобы я сказала Вове: “Отдай ему хлеб!” А Вовка будет голодный? (…) А по какому это праву Вовка будет голодный, а ты хлеб получишь?» И — финал. Почти финал. «“Ты что, с нашего двора?” — спросила Тетка, волосы прибрала и улеглась на подушку. “Да, — сказал я, — с нашего…” (…) Тетка улыбнулась, хоть и кривовато, но добро: “Отдай ему, Вовочка… Отдай!.. Его ведь… Отдай, Вовочка… Пусть — отдай ему…”»

После блокадного рассказа становится понятна веселая лихость остальных новелл Смирнова-Охтина. В детстве он пережил ад. Теперь ему не страшно. Ему сам черт (который появляется в рассказе «Я и Голый») не брат.