2278
0
Елисеев Никита

Ностальгия

В Питере есть дивные названия. В любом городе они есть (площадь святой Оппортуны в Париже, например), но в Питере они слаще и чаще. У нас есть Чугунная улица. Там очень хороший травмпункт. Есть Счастливая улица. Не был. Не знаю. Есть речка Оккервиль, вплывшая в русскую литературу после стихов Кривулина и Стратановского. И есть Уткина Заводь.

Длинный свиток воспоминаний

По всем законам фантастической, оксюморонной топонимики нашего города это не тихая, идиллическая заводь с ветлами, полощущими ветки в неподвижной воде, каковую неспешно рассекают утки. Это суровая, угрюмая, серая, индустриальная гавань. Утки тут есть, но чаек все же больше.

Оттуда нашу библиотеку вкупе с другими учреждениями культуры Ленинграда развозили на совхозные поля Ново-Саратовки. Тогда я еще не знал, что совсем неподалеку в каком-то вполне историческом зданииXIX века работает в кочегарке один из лучших писателей нашего города, Борис Иванович Иванов, редактор самиздатских журналов, организатор подпольных философских семинаров, автор прекрасных повестей о блокаде, оккупации, лучшей повести о шестидесятнике. Борис Иванов умер в этом году. Царствие ему Небесное.

На полях Ново-Саратовки нас встречала очаровательная совхозная бригадирша в узких джинсах, выгодно подчеркивающих линию ее бедер. Распределив фронт работ и кокетливо улыбнувшись интеллигентам в ватниках, она, брезгливо перешагивая через борозды, удалялась к дороге, где ее ждал заляпанный грязью газик, и исчезала на целый день.

После этого начинался интеллектуальный пир, порой совмещающийся с пиром алкоголическим. Именно там я впервые услышал абсолютный шедевр русской непристойной поэзии второй половины XIX века «Луку Мудищева». «Луку…» читал наизусть каталогизатор литературы по сексопатологии Цезаревич. Он был другом поэта Генделева и ему предстояло написать замечательную книгу о своем друге. А тогда он гулко и раскатисто читал: «Пред ней стоял, склонившись фасом, высокий, видный господин. Он просипел пропитым басом: “Лука Мудищев – дворянин”. Имел он вид молодцеватый, причесан, тщательно побрит и не сказал бы я, ребята, что пьян, а все-таки разит…».

После декламации вспыхнула дискуссия. Каталогизаторша книг по истории русской литературы этого периода утверждала (ссылаясь на авторитет знаменитого европейского филолога-стиховеда русского происхождения Кирилла Тарановского), что автор поэмы - брат Пушкина, Лев. Цезаревич аргументировано ей (и Тарановскому) возражал. Он полагал, что поэму написал поэт-«искровец» Шумахер. Я склонялся и склоняюсь к мнению Цезаревича.

Особенно убедительным аргументом в пользу авторства Шумахера мне показалась эпиграмма 1862 года, процитированная на капустном поле Ново-Саратовки в 1983-м: «Тятька, эвон что народу собралось у кабака, ждут какую-то свободу. Тятька, кто она така?» - «Цыц, нишкни, пущай гуторют, наше дело сторона, как найдут тебя, да вспорют, так узнаешь, кто она!» Видна работа с языком такого же плана, как и в «Луке…».

Там же я впервые услышал пересказ еще не переведенного «Имени Розы» Умберто Эко. Пересказывал роман и обстоятельства его возникновения Костя. Потом он ушел из библиотеки, оказался в кругу киношников-«некрореалистов». Я видел его на фотографии в журнале «Сеанс» в этой компании. Там же стоял Александр Сокуров. Но самое удивительное то, что это единственная фотография, на которой великий режиссер современности смеется.

Но это все будет позже, позже, а тогда Костю попросили рассказать что-нибудь о новинках западной литературы, и он, покуривая, рассказывал, де, живет такой семиотик и медиевист, Эко. Ему однажды сказали: «А вот ты все фыркаешь на современную итальянскую литературу, мол, ничего значительного после “Леопарда” Лампедузы в ней не появилось, потому что все эти писарчуки сторонятся низких жанров. А не слабо ли тебе написать детектив?» А он ответил: «Не слабо…».  И написал. «Хорошо получилось?» - поинтересовались мы. «Ве-ли-ко-леп-но. Детектив XIV века…» - «Переведут?» - «А мне откуда знать?».

Знать что либо о будущем нам было неоткуда… Откуда я мог знать, что человек, который к ужасу шофера грузовика, в который мы грузили мешки с картошкой, исполнил арабское танго по просьбе дам, окажется крупнейшим (после Пихлера) библиотечным вором?

Он очень интересно рассказывал мне о значении имени Рашид. Почему-то мне надо было узнать православный или общехристианский эквивалент этого имени. Спросил у певца танго. Он задумался: «Нет такого эквивалента, пожалуй… Рашид означает “идущий верным путем”… Ну, пожалуй, немецкое имя Вольфганг – “волчий путь”. Польское Войцех, Вуек. Владимир, но это совсем не точно. Во-первых, потому что это только  предположение, что имя Владимир связано с волком. И потом все же не волчий путь, а волк… А волчий путь, конечно, верен, но сам волк может и промахнуться, может и на пулю нарваться. Всякое бывает с волками». И певец танго странно улыбнулся.

 

Ново-Саратовка и Фрижюс

Впрочем, мы и прошлое не очень-то знали. Обрывочно, фасеточно, осколочно. Мы (во всяком случае, большинство из нас) не знали, на какой земле стоим, что прокатилось по ней и что вколотило историю этого клочка земли под землю, по которой теперь ходила красивая бригадирша. Мы не знали, что где-то здесь стояли кирхи, деревянная и каменная, что здесь были дома, построенные с солидной бюргерской основательностью, была жизнь, исчезнувшая навсегда.

Ново-Саратовка – одна из многих немецких колоний, созданная в правление Екатерины II. Дата основания известна: 1766 год, через четыре года после переворота. Немцы-протестанты, эмигрировавшие из католических княжеств Германии, ехали или в Пруссию, или в Россию. После Семилетней войны Пруссия была разорена, и потому большая часть немецких эмигрантов ехала в Россию. Здесь Екатерина IIпредоставляла им хорошие преференции.

И они это ценили. Во всяком случае, во время пугачевского бунта, когда во многих поволжских города войска крестьянского императора встречали с хлебом-солью православные священники, немецкие колонисты оборонялись яростно и отнюдь не обреченно. Уже в 1770 году Ново-Саратовка была процветающим немецким поселением, помеченным на карте Санкт-Петербургской губернии. В 1835-м тут построили каменную кирху, а при ней лютеранскую семинарию. (Кирха, само собой, разрушена под ноль, а семинария, как ни странно, сохранилась. Более того, в середине 1990-х в ней возобновились занятия…)

Немецкая колония росла и развивалась. В 1920-е здесь возник один из первых сельскохозяйственных кооперативов в Ленинградской области «Красный механизатор», каковой благополучно переименовали в немецкий колхоз во время «великого перелома» 1929-30-х годов. Так продолжалось до начала Великой Отечественной войны. Как вы догадались, в августе 1941-го началось планомерное выселение немцев из Ленинграда и уж тем более из немецких колхозов вокруг города, каковых было немало, ибо и немецких колоний вокруг города было немало.

Вот ведь парадокс истории. Немцы, выселенные в Казахстан, спаслись. Окажись они в блокадном городе, вряд ли выжили бы.

Другое дело, что ведомство Лаврентия Павловича Берии вряд ли было озабочено сохранением жизни трудолюбивых потомков немецких колонистов. Просто так получилось. Другое дело, что выселенные ново-саратовцы уже никогда не могли вернуться на свою малую родину. Их и их потомков раскидало по всему свету. Большинство выехало из Казахстана по немецкой визе в начале 1990-х.

Помнится, как в автобусе, нарезающем круги по горно-приморскому французскому городку Фрижюсу, я увидел белокурую красавицу, болтающую с чернокожей красавицей, и сказал жене: «Вот иллюстрация к европейскому мультикультурализму. Современные француженки: одна – негритянка, а другая – ну, скандинавка скандинавкой…».

Скандинавка засмеялась и на чистом русском сказала мне: «Я немка. Русская немка…» - «Из Казахстана?» - «Мама из Казахстана, а бабушка из Петербурга…». Я обрадовался: «Откуда из Петербурга?» -  «Ну, не совсем из Петербурга. Из Ново-Саратовки… Была такая немецкая колония под Петербургом. Ее выселили в 1942-м…» - «О!» - снова обрадовался я и рассказал русской немке кое-что из того, что сейчас рассказал вам. 

если понравилась статья - поделитесь:

март 2015

Дома и люди