Инопланетянин

Мне нравятся разные варианты происхождения названия «Оредеж». Фасмер полагает, что это «быстрый конь» по-фински, другие лингвисты настаивают: «бурная река» на том же языке, третьи – «рыжая» на славянском по цвету скалистых, обрывистых берегов. Мне кажется, все эти версии можно соединить, получится «быстрый рыжий водяной конь». Красиво. Речка Оредеж, не скованная льдом, чернела и бежала параллельно дороге, на том, высоком берегу виднелись деревянные домики, вдали местные пиротехники пытались устроить фейерверк. Фейерверка не получалось, но жахало на всю округу, будь здоров. Все вместе было овеяно какой-то странной, светлой печалью под стать истаивающему свету сумерек. Простите за невольный лиризм. Сейчас он будет нарушен.
Навстречу мне двигался человек. Он  шел, словно воздух был скорее препятствием, чем подспорьем в его медленном движении. Шел так плавно, как если бы он только что вернулся с другой планеты, где сила тяжести не так велика и воздух не столь густ. Человек нес авоську, которая нежно позвякивала в такт его движению. Он остановился рядом со мной и руками изобразил нечто.

Я понял его. Он хотел курить. Протянул ему сигаретку. Человек приподнял сетку и чуть встряхнул ее: «Вот… Пива… Купил… Шесть…». И поник головою. «Поздравляю с удачной покупкой, – сказал я, – и со всеми праздниками». Человек взглянул на меня «острым глазком», как писал по другому поводу Василий Васильевич Розанов, и сказал: «Я тебя знаю…» Фраза была без знака препинания в конце. Утверждение? Восклицание? Вопрос? Непонятно. И поэтому прозвучала зловеще-метафизически. Чтобы смягчить ситуацию, я весело процитировал финал любимого рассказа Исаака Бабеля «Аргамак»: «Как же, как же! Я тебя знаю. Я тебя наскрозь вижу. Ты без врагов жить норовишь. Это, знаешь, что получается? Это скука получается… Пошел от нас к трепаной матери…»
Человек помолчал и переформулировал фразу: «Я знаю тебя…» Она уже прозвучала как из фильма ужасов «Поворот не туда. 2».   Темнеющий воздух, дорога, лесопарк и незнакомый угрюмый человек смотрит исподлобья и говорит: «Я знаю тебя…» Я обогнул его и со словами: «Пардон, я тоже за пивом»,- поспешил по дороге. Сзади донеслось: «Тебя я знаю? Я на Пушкинской живу.   Пятьдесят шесть лет живу, тебя я знаю? Кто ты?».

Плотина

По левую руку стояло расколоченное кирпичное строение. Из земли торчали только толстенные стены. Остатки и останки служб одной из первых гидроэлектростанций советской России. На речках Свирь и Оредеж стал осуществляться ленинский план электрификации.

Строго говоря, планы гидроэлектрификации России разрабатывали еще царские инженеры, они-то после и стали воплощать эти планы в жизнь. Что же до идеи тотальной электрификации, то ее подсказал Ленину человек фантастический. Петр (Пинхус) Рутенберг, которому предстояло в 1920-30-е годы мелиорировать и электрифицировать Палестину, будущий Израиль. 

Вспомнив все это, я двинулся дальше к плотине. Со взгорка ее увидел. А над ней – рыжие скалы, а рядом – плес и двух незадачливых пиротехников, поджигающих, отбегающих и бабахающих со вспышкой, но без фейерверка. А потом взгляд мой пополз вверх и уперся в стоящий на горке замок. Настоящий замок.

Крепость

Башенка, вкруг нее нечто напоминающее бастионы, а все вместе – замок, приземлившийся на русский пригорок над речкой Оредеж. К замку на горке вела полусгнившая деревянная лестница, вход на которую  был забран заборчиком, а сам замок был окружен забором посерьезнее, из листового железа, окрашенного голубой краской. Не просто замок – крепость! Что же это за чудо?
Имение «нового русского»? Не может такого быть. Здание было сделано со вкусом. Великолепный северный модерн. Окажись такой дом на Петроградской стороне, он не привлек бы моего внимания. Петроградка изобилует такими строениями, но здесь? 

К тому же вряд ли «новый русский» окружит свой замок таким забором. Таким, знаете ли, ведомственным, научно-производственным забором. Подтверждая мое предположение, в поле моего зрения вплыл соседствующий с замком настоящий производственный корпус. Обшарпанный, стеклянно-кирпичный куб с кое-где горящими окнами. Соседство изящного замка и приземистого кубического монстра было одним из самых восхитительных архитектурных оксюморонов, которые я когда-либо видел. 

И так вот я спускался к плотине, пока мне не попались на дороге две веселые девчушки. «Здрасьте, - сказал я, - с праздниками, - и указал на крепость. - Что это?» Девчушки переглянулись. И одна из них ответила: «Белогорка…» Значит, это не просто крепость, а Белогорская крепость! Как славно! Капитанская дочка вместе с Петрушей Гриневым ей кланялись.

Трилобиты и однофамильцы

Белогорка была названа так не потому, что она белого цвета. А потому что в 1799 году ее купил уроженец Страсбурга, ставший чиновником петербургского почтового ведомства, а потом предводителем дворянства Царскосельского уезда, Франц Белль. «Белля горка» - вот как она поначалу называлась. Неподалеку от этого селения расположен единственный в своем роде геологический заповедник, созданный в 1976 году по инициативе Северо-Западного сельскохозяйственного НИИ. Рядом с «Белля горкой» обнажены породы девонского периода, потому в изобилии валяются камушки с впечатанными в них трилобитами, латимериями и прочими древними существами.

Падчерица моя с классом ездила в этот заповедник, привезла каменную фигушку с очертаниями допотопного таракана. 

Мимо неспешно прошел усач в ватнике. «С праздником, - сказал я, - за пивом?» Усач остановился и заулыбался: «Нет, за компотом… С праздником…» Я указал на Белогорскую крепость: «А это часом не институт?» - «Был институт, - кивнул усач,- а сейчас купил кто-то, восстанавливать будет дворец Елисеевых… Вон там… Там химлаборатория была институтская, а до революции дворец Елисеевых… Знаешь, купцов таких. В Питере магазин на Невском… Вот это их дом, а потом лаборатория… Привет…».

Усач ушел, а я с восторгом стал разглядывать дом. Поднялся на горку и обошел его по периметру вдоль забора, время от времени спотыкаясь о сухие стебли борщевика. Потом-то я узнал: в конце XIX века Белогорку купил Александр Елисеев, внук основателя купеческой династии Петра Елисеева, подарил ее своей дочери Елизавете и ее мужу Николаю Новинскому. Новинский помер. Его вдова вышла замуж за лечившего его врача Ивана Фомина. Молодожены наняли известного петербургского архитектора Владимира Тавлинова, тот и возвел замок на горке, будущую химическую лабораторию Северо-Западного сельскохозяйственного НИИ, Белогорскую, так сказать, крепость.