1330
0
Елисеев Никита

Стекло

«Неправо о стекле те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов».Красиво. Ломоносов — мастер. Державин — гений, а Ломоносов — мастер с «хищным глазомером простого столяра», без всяких «прихотей полубога». Наверное, зря я тогда не поехал с ребятами на велосипедах в Усть-Рудицу, на место бывшей стекольной фабрики Михайлы Васильевича Ломоносова.

Трудоголик

Сначала — до станции Калище, а там всего ничего: крути педали, и через несколько километров доберешься до бывшей стекольной фабрики и усадьбы Михайлы Ломоносова и его потомков. Может, зря не увидел воочию тщету человеческих усилий, о которой писал другой создатель русской поэзии, гений, «полубог» Гаврила Державин. Коснеющей рукой, умирая, выцарапал грифелем на покрытой воском доске: «Река времен в своем стремленьи уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей. А если что и остается чрез звуки лиры и трубы, то вечности жерлом пожрется и общей не уйдет судьбы».
Табличка эта стоит в Рукописном отделе Публичной библиотеки. Я ее видел. Мрачное ощущение. Она черная, эта табличка, и надпись, едва процарапанная, теперь совсем не видна. Время ее съело. Хотя, может, не так уж это и мрачно? На черной табличке царапок не видно, но в моей-то памяти они вцарапаны надолго. Значит, что-то остается. Царственное слово, даже если оно о том, что все исчезнет…
А может, и не зря я не поехал надрывать ноги о педали с друзьями-приятелями. Они бы со мной намучились по дороге. И я бы себя измучил. Вообще, это очень трудно — изнутри своей жизни сказать, что было зря, а что не зря; что было случайно, а что абсолютно закономерно.
Приятели, во всяком случае, были в восторге от путешествия. Гений места — он же остается, даже если место опустело. Все ж таки место было местом Ломоносова и его неистового труда.
Михайло Васильевич Ломоносов принадлежал к тому редкому типу русских людей, которых по праву называют трудоголиками. Не в том дело, что они все время работают, а в том, что они просто не понимают: как это — ничего не делать? Я вот, например, очень хорошо это понимаю.
Максим Горький в «Климе Самгине» пошутил, что население России подразделяется так: 95% тяжело, беспросветно, несчастливо работают, им не до отдыха — им бы поспать; 4% не делают вообще ничего; один процент работает счастливо, вдохновенно, работа для них — синоним жизни. Как говорил поэт Дмитрий Быков: «Кто-то предпочитает жить, кто-то — работать. Я ставлю на работу, потому что жизнь понятно, чем кончается, и у всех, а вот в работе мы еще посмотрим, кто кого…»
Михайло Васильевич Ломоносов принадлежал к этому самому 1%; к тем, кто хотел в работе показать, кто кого… Он (повторюсь) был не гений-полубог, а мастер, трудяга. Может, это так на него повлияло пребывание в Германии, где, как известно, безделие, ничегонеделание — грех. И жена у Ломоносова была немка, урожденная Цильх. В семье у Михайлы Васильевича обиходный язык был немецкий. Когда я об этом сказал одному приятелю, тот фыркнул: «Теперь понятно, почему он на немцев в Академии наук так бросался. Дома достали, приходишь на работу — снова они…»
Усть-Рудица стала одним из станков Ломоносова, на котором он вдохновенно, радостно работал. В октябре 1752 года ему захотелось производить стекло и смальту для мозаичных панно. Направил прошение в Сенат: «Желаю я, нижайший, к пользе и славе Российской империи завесть фабрику для делания изобретенных мною разноцветных стекол и из них бисеру, пронизок и стеклярусу и всяких других галантерейных вещей и уборов, что еще поныне в России не делают, а привозят из-за моря великое количество ценою на многие тысячи». Съездил в Москву на куртаг к императрице Елизавете Петровне, упросил ее выдать под фабрику деревню. Получил в полное свое распоряжение Усть-Рудицу с прилегающими к ней деревнями, в том числе и деревней Калище, где теперь город Сосновый Бор и ЛАЭС. Это символично. Владельческая деревня первого русского физика стала городом атомной энергетики — эффектный жест Клио.
Ломоносов не просто получил деревни и субсидию. Перед тем как начать строить фабрику, он написал стихотворное послание своему покровителю, Ивану Шувалову, о пользе стекла. Ясно, что не одному Шувалову, а всему светскому обществу, потенциальным покупателям. Прорекламировал будущую продукцию. Все равно как в далеком будущем Маяковский — продукцию Моссельпрома. Тынянов верно писал: «Поэтический XVIII век через голову XIX подает руку XX…»
И то: кому бы в ХIХ веке пришло бы в голову написать оду физкультуре, или, по-нашему, фитнесу? А Маяковский написал, да еще как здорово, звонко, красиво, эротически: «Но нет на свете прекрасней одежи, чем гладкость мускулов и блеск кожи! И когда подниметесь, сильны и стройны, любую одежду заказывайте в Москвошвее, и лучшие девушки нашей страны сами кинутся к вам на шею!» Если бы Ломоносов увлекся фитнесом, вполне мог написать звонкую оду ЗОЖ… Восславил же он мозаичные панно, которые готовился производить:

Коль пользы от стекла приобрели велики,
Доказывают то финифти, мозаики,
Которы в век хранят геройских бодрость лиц,
Приятность нежную и красоту девиц,
Чрез множество веков себе подобным зрятся
И ветхой древности грызений не боятся.

Труд

Стало быть, он приступил к труду. Реку Рудицу перегородил плотиной. Построил для начала кирпичный завод. Мельницу, пилораму, лаборатории, стекольный завод. Одноэтажный домик с мезонином для себя и своей семьи. Никаких дворцов. Зачем? Он — работник. В своей лаборатории он открыл несколько новых составов цветного стекла для мозаик. Лично собрал из смальт образ Богородицы по картине итальянского художника Солимена и подарил Елизавете Петровне. Фабрика Ломоносова получила госзаказ на украшение комнат в Китайском дворце великой княгини Екатерины Алексеевны (будущей великой императрицы). Одна из комнат этого дворца — Стеклярусный кабинет — была вся отделана стеклярусом, а пол был мозаичным панно.
Вообще, эта фабрика великого ученого стала предприятием по производству подарков. В 1764 году Алексей Орлов подарил семилетнему великому князю Павлу Петровичу (будущему несчастному императору) «конский убор, выложенный хрусталями, топазами и композициями с фабрики господина Ломоносова, оный убор ценили рублей в тысячу…» Плюс госзаказы: мозаичный портрет Петра Первого, мозаичный портрет Елизаветы Петровны, для Петропавловского собора огромная мозаика (в ширину — 6 метров, в высоту — 5): «Полтавская баталия». 900 000 кусков мозаики было изготовлено для этой баталии. Кроме самого Ломоносова выкладывали панно еще семь человек: старший мастер Матвей Васильев, младший мастер Ефим Мельников и пять учеников: Яков Шалауров, Михил Мешков, Филипп Нестеров, Михаил Щоткин и Семен Романов.
Как вы догадываетесь, все они были крепостными, то есть рабами господина Ломоносова. Высококвалифицированными и хорошо работающими рабами на хорошем содержании. Что придает всей этой истории печально-иронический характер. У пробившегося в элиту труженика на фабрике работают… рабы. Те самые, 95%.
Печальная ирония заключалась еще и в том, что Ломоносов справедливо рассчитывал: при дешевом (фактически бесплатном) труде фабрика будет процветать. Не на одних же госзаказах и подарках она просуществует. Массовый сбыт стеклярусов, бисера и «пронизок»! Увы, для массового сбыта стеклярусов и прочего нужна была лавка в Петербурге. Не поедет же дама за стеклярусом в Усть-Рудицу. И сейчас-то добраться до деревеньки (теперь уже бывшей деревеньки) на берегах речек Рудицы и Каваши проблематично, а тогда тем паче. Оказалось, что гораздо легче получить у государыни императрицы четыре деревни с крестьянами и кредит из казны под будущую фабрику, чем выбить лавку из Мануфактур-конторы и Главного магистрата.
Вообще-то, «гораздо легче» — неправильное словосочетание, потому что Ломоносов лавку в Петербурге так и не завел. И это вполне себе объяснимо. Все лавки вышибали для себя правдами и неправдами купцы первой и второй гильдии. Они прекрасно знали, что в Мануфактур-конторе и Главном магистрате сидят люди на скудном госжаловании, значит, им необходимо хорошее вспомоществование. Ломоносов этого не то что не знал. Он и знать этого не хотел… «А, ну тогда, Михайло Васильевич, извините, Ваше прошение будет рассмотрено, в свой срок оповестим. Ждите…»
Фабрика Ломоносова вышла не в ноль, а в минус. За два года доход — 500 руб-
лей, на постройку и содержание — 9000. Пока был жив Ломоносов, он держал свое убыточное производство, но в 1768 году его сын, которому досталась Усть-Рудица, фабрику закрыл. Потом, как обычно это бывало, Усть-Рудица переходила от владельца к владельцу. Какое-то время ей владел герой войны 1812 года Николай Раевский, тесть декабриста Волконского. В его дочь, Марию, был влюблен Пушкин. Ей он посвятил (на мой взгляд, слух и вкус) самое свое прекрасное стихотворение: «Тебе, но голос Музы темной Коснется ль слуха твоего? Поймешь ли ты душою скромной Влеченье сердца моего? Или признание поэта, Как некогда его любовь, Перед тобою без ответа пройдет, Непризнанное вновь? Узнай, по крайней мере, звуки, Когда-то милые тебе. И помни, что во дни разлуки, В моей изменчивой судьбе, Твоя печальная пустыня, Последний звук твоих речей, Одно сокровище, святыня, Одна звезда в душе моей!»
Вот если бы Пушкин Наталье Николаевне нечто подобное прочитал, а не «О чем шумите вы, народные витии…», она ни за что бы не сказала: «Ох, Пушкин, как ты надоел своими стихами…» Честно говоря, я не понимаю, почему пушкинисты так упираются рогом и ни за что не хотят признавать, что «Тебе, но голос Музы темной…» посвящено Марии Волконской (Раевской), уезжающей вслед мужу в Сибирь. Впрочем, я отвлекся. В Усть-Рудицу к Николаю Раевскому и Марии Николаевне приезжал Пушкин. Так что еще один великий поэт бывал на берегах Рудицы и Каваши.

После всего…

В 1919 году Усть-Рудица была сожжена дотла первый раз. Здесь был бой между войсками Юденича и отрядами Красной Армии. Отстроилась. Экспедиция Академии наук в межвоенный период даже отыскала здесь остатки смальты и прочих ломоносовских стеклянных изделий. Но во время Великой Отечественной войны здесь был передний край. Не осталось вообще ничего. Одни могильники финно-
угров, когда-то здесь обитавших. Поэтому мои друзья после велосипедной прогулки честно мне сказали: «Здорово покатались. А в Усть-Рудице… стела на месте стекольного завода Ломоносова. Дубы старые. Может, им посаженные, может, его потомками. Памятник тем, кто здесь воевал в Великую Отечественную, а так… ничего. Две речки. Лес, дубы. Да, дубы…»
Хрустнула, как стекло, стекольная фабрика великого ученого и поэта, но что-то осталось: «Неправо о стекле те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов…»

если понравилась статья - поделитесь: