– Вы ведь из Риги?
– Да, переехал в 1997 году. До этого восемь лет прослужил главным редактором издательства «Полярис». Последние два-три года мы еще издавали легендарный журнал «Родник». Интересное было время: наше издательство выпускало книги, которые распространялись по всему Союзу, голод на хорошие книги был такой, что тиражи и до складов не всегда доезжали. Лично я, из того времени, горжусь трехтомником Х. Л. Борхеса, подготовленным удивительным Борисом Дубиным.

– Насколько помню, и качество переводов было весьма приличным.
– Да, мы старались за этим следить.

– Почему переехали? За читателем?
– Я всегда занимался словом, хотел жить в русской среде. Правда, собирался в Москву. Но так получилось, что оказался в Петербурге. Как только появились границы, издательство стало сокращаться, «Полярис» закрылся буквально через год после моего отъезда. Меня пригласили в издательство «Комплект» — возглавить редакционные службы. Довольно большое было хозяйство.
В него входили и брокерская компания, и холдинговая фирма, и даже чайная компания — свой чай выпускали. И всю эту конструкцию со штатом более двухсот человек кормили три суперпопулярные книги.

– Какие, если не секрет?
– Книги об уринотерапии Геннадия Малахова. Короче, меня посадили заниматься эзотерической литературой, но я ее не понимал и не знал. Это было не мое.
Каким-то чудом в 2000 году получилось открыть свое небольшое издательство — «Вита Нова». Вот так и пошло.

– С какой установкой вы начинали «Вита Нова»?
– Да я эту идею предлагал и «Комплекту»: издание мировой классики, но — с картинками, как для детей. Благо готовых графических циклов мастеров XIX–XX вв. существовало в избытке. И, конечно, со справочным аппаратом. Был разработан бизнес-план лет на пять — восемь. Не было тогда такого на рынке.

– То есть бизнес-план был такой: издавать классику с картинками?
– «Нулевые», если помните, были страшными годами: с одной стороны, все уже начитались, с другой — издатели максимально удешевляли продукцию. Бумажные обложки, неряшливая печать. Никакой корректуры. И вот появились мы. Не только мы выпускали качественные книги, но в целом ниша оказалась свободной.

– Из тех книг, которые вы выпустили, какие вам особенно дороги?
– Это непростой вопрос. Не в каждой, но уж точно в каждой второй из наших книг есть какие-то открытия, ноу-хау.
Из «полярисовского» периода — трехтомник Борхеса. Из «витановского» — Михаил Булгаков, Венедикт Ерофеев, Франц Кафка... Даниил Хармс — много неизвестных текстов нашли, новых документов. Честно, не знаю, на чем остановиться. Еще — Михаил Агеев, «Роман с кокаином», который долгое время приписывали Владимиру Набокову. Там своя история: издание для нас готовил Габриэль Суперфин, и он впервые документально подтвердил наличие наследников. И через четыре года подтвержденные нами наследники подали на нас же в суд…

– Потому что ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
– Да-да. Были и другие случаи. Всего не перечислить. Это отдельный большой разговор.

– Какой институт вы заканчивали?
– Рижский политехнический, специальность — производство строительных материалов.

– Самиздатом не баловались?
– Ну а как же! Еще до «Поляриса». И Бердяева издавали, и Волошина, и Цветаеву, и Ахматову, и Галича… И даже кое-что уже тогда иллюстрировали.

– А как пришла бардовская песня?
– Сложная история, надо вернуться на пару тактов назад. После института
я года четыре работал в художественном конструкторском бюро — там тоже была вполне творческая атмосфера. Мой непосредственный начальник оказался президентом Рижского джаз-клуба, организатором знаменитых фестивалей «Ритмы лета». Там я познакомился с Владимиром Волковым, Вячеславом Гайворонским, Аркадием Шилклопером… Я класса с шестого более-менее серьезно занимался хард-роковой гитарой, и все это было мне близко и интересно. Музыкантом я, правда, не стал, ансамбль мой к тому времени развалился, и я остался один на один гитарой. И вдруг меня позвали в КСП на какое-то прослушивание — мне не понравилось страшно, я спел две песни и хлопнул дверью. Меня догнал на остановке один из старожилов КСП и заставил сначала записать все, что у меня было к тому времени написано. Потом стал подсовывать всякие записи (Галича, Анчарова, Бережкова, Мирзаяна), я втянулся. Далее пошла запрещенная литература. Таким образом я и оказался вовлечен в издательскую деятельность, в самиздат.

– Выход на рынок электронных книг и ридеров стал для вас шоком?
– Нет, это нас как-то не затрагивает. У нас очень узкий круг читателей. Вряд ли он станет намного шире, но вряд ли и уйдет целиком на электронные носители. Защитники бумажной книги, к коим и себя отношу, говорят о важности тактильных ощущений и так далее.

– Будет ли читать ваши книжки новое поколение — те, кто с двух-трех лет привыкает к гаджетам и пытается пальцами картинку в окне раздвигать?
– Как-то к нам в офис приезжал мальчик лет десяти, с родителями… Родители были спокойны, а мы — в шоке: мальчик объяснял им, что он уже прочитал из «Вита Нова», где, какие и чьи комментарии… И что они еще должны ему купить. Дети разные. Моему старшему тридцать, младшему — двадцать, и в свое время их было не оторвать от компьютерных игр. Но это прошло. Старший уже прочитал больше, чем я… Он, кстати, сильно погружен в дела издательства, и, оказывается, не только для родителей, но для наших партнеров это важно.

– Я, скорее, спрашивал про «клиповое» сознание, про неумение следить за долгими историями, держать в голове сюжетные линии.
– Есть и такие опасения. Но если говорить про «Вита Нова», нам это грозит в последнюю очередь. Особенность наших книг в том, что они удобнее Интернета. По сути, это энциклопедии одного произведения. Здесь все в одном месте, под одной обложкой, все организовано, не надо переходить по десяткам ссылок, разгребать горы мусора, как в Сети, чтобы узнать все и об авторе, и о художнике,
и о самом произведении.

– Издательское дело кормит?
– Мы же живем.

– Экономисты считают, что есть два типа бизнеса. Один — это семейное предприятие, когда кафе триста лет работаетна одном месте. И другой — когда компания создается и занимает нишу, чтобы в определенный момент ее можно было выгодно перепродать…
– «Вита Нова» к бизнесу вообще никакого отношения не имеет, особенно к бизнесу на продажу. Мы не продаемся! При этом у нас солидная капитализация, в основном — выставочный фонд, который мы накопили. Мы собираем все связанное с нашими книгами: оригиналы иллюстраций, первые издания, автографы, прочие артефакты.
Вот сейчас у нас образовалась просто фантастическая коллекция музейного уровня, связанная с Даниилом Хармсом, около 400 единиц хранения. Среди них — легендарный «чемоданчик Якова Друскина», в котором он вывез рукописи Хармса из блокадного Ленинграда. Огромный буфет, где этот чемоданчик хранился. Тринадцать неизвестных текстов Хармса, книги с его пометками, личные вещи. Все это выросло из издательской деятельности.

– Давайте еще раз вернемся, чтобы прояснить. Какое отношение ко всему этому имеет авторская песня?
– В начале было слово… Я и в книжное дело пошел, чтобы остаться ближе к слову. Но многие годы жил параллельной жизнью: издатели не знали, что я бард, в бардовском кругу до поры до времени не знали, что издатель.

– Концерты случаются?
– Выступаю, когда зовут. Но крайне редко. В фестивалях не участвую, на бардовские тусовки не хожу и вообще, если честно, бардом себя не считаю. Поэтому, видимо, меня и не приглашают. Хотя пять альбомов у меня вышло, может, еще на один новых песен наберется.

– Авторская песня редко выдерживает печатную версию…
– Редко, но эти случаи особенно ценны. К примеру, Надежду Сосновскую я больше люблю читать с листа. «Вита Нова» много издала книг «поющих поэтов», но в 90% случаев это близкие друзья, которые за неимением лучшего термина до сих пор называются бардами.

– Бродскому сильно не нравилось, когда его стихи пели.
– Ну, во-первых, он сам их не столько читал, сколько пел. Во-вторых, его действительно пели много и не очень хорошо. А вот песни Александра Мирзаяна на стихи Бродского — это класс! Это лучшее из того, что Алик сделал в авторской песне.
С Бродским, кстати, у нас тоже случилась своя история, т.е. с его изданием. Мы решили опубликовать в факсимильном варианте знаменитое «марамзинское собрание». Нашли машинистку, которая «под семью замками» печатала этот текст, она взяла ту самую машинку и «настучала» свои воспоминания, собрали воспоминания всех, кто участвовал в этом проекте, Владимир Марамзин тоже дал согласие и написал развернутые комментарии. Два года мы добивались прав — и добились! Казалось, нам удалось совершить невозможное. И вдруг через неделю после разрешения — письмо: «Нам кажется, что ваше факсимильное издание помешает готовящемуся предакадемичекому собранию произведений Бродского». Что такое «предакадемичекое собрание», так и осталось тайной.

– Какие из нереализованных планов вызывают досаду, кроме Бродского?
– Есть еще несколько сюжетов, может, не столь обидных. С Мариэттой Чудаковой мы так и не сделали жизнеописание Булгакова…

– Вам он нравится?
– Да, я люблю Булгакова.
 
– А из современников?
– Сейчас в России крупнейшим писателем считаю Эдуарда Кочергина. По языку, по драматургии, кроме того, ему есть что сказать, в отличие от многих других, — аналогов я не знаю. Это очень сильная проза: «Крещеные крестами», «Ангелова кукла»… Или вот киевлянин Владимир Каденко — переводчик с французского, поэт, писатель, мистификатор и бард. У нас его, к сожалению, практически не знают. Но я, конечно, не специалист и современную литературу не отслеживаю.

– Наверное, здесь та же история, что с Интернетом: столько всякого выходит, что приходится ориентироваться только на оценки людей определенного круга. Вот, лекцию Быкова послушаешь — отметишь себе два-три имени…
– Да, только «сарафанное радио».

– Как и где вы обосновались в Петербурге?
– Долго рассказывать. Первый год был напряженный, жуткий. Издательство «Комплект» разваливалось. Мне приходилось говорить хозяину неприятные вещи, он этого не любил, правда, в итоге внял. Короче, мы расстались, но сохранили самые теплые отношения. Квартиру на Таврической улице помог мне купить он — за что я ему очень благодарен. Потихонечку привели бывшую коммуналку в порядок, обустроились, обросли друзьями, потом — дачей…

– Артист Мигицко в интервью нашему журналу сказал замечательную фразу: «Я не специалист по дачам, я специалист по друзьям».
– Да, я тоже себя считаю не столько директором, сколько начальником отдела кадров. «Полярис» на 80% был укомплектован моими друзьями, бывшими коллегами, знакомыми. В «Вита Нова» похожая картина. Несложно собрать профессионалов. Важно их заинтересовать, увлечь. Очень легко впасть в рутину.

– Вы много лет публикуете чужие слова. Максимально точно и с подробными комментариями. И одновременно пишете свои. И вряд ли они будут опубликованы в вашем же издательстве: планка не позволит. Не мучает этот диссонанс?
– Во-первых, две мои книжки вышли в «Вита Нова», в так называемой бардовской серии. Думайте об этом что хотите. Во-вторых, у меня давно нет амбиций по поводу себя. Есть книжки, диски, есть люди, которым мои песни нравятся. Евтушенко включил мое стихотворение в свой том «Строфы века». Чего же боле? Я и пишу-то мало, в отличие от многих своих друзей, которые «ни дня без строчки».

– А как и почему возникла идея загородного дома?
– Если честно — супруга заставила, затосковала по чистому воздуху.

– У вас есть строчка: «Черной дырой нас всех накрывает город».
– Это ощущение только усиливается… Родители много лет назад переехали из городской квартиры на дачу, в 30 км от Риги. А у меня было какое-то неприятие всей этой «земельной» жизни. Думал, мне-то уж точно не грозит. И вдруг все перевернулось.

– И где у вас дом?
– На острове. В 180 км от Петербурга по Мурманскому шоссе. Там, где река Паша сливается со Свирью и Екатерининским каналом. Дом конца XIX века, как могли, мы его реанимировали. Все, что смогли, сохранили. Собственно, это самое устье, окончание Екатерининского канала. Строители селились вдоль насыпных берегов, так возникла деревенька Свирица, позже — довольно крупный центр, теперь опять деревенька. А в свое время там был порт, таможня, училище, ремонтные верфи. По берегам возлежали босяки-бурлаки, у них на пятках были написаны их расценки… Но пришли пароходы и в конкурентной борьбе вытеснили босяков.
Дом принадлежал то ли портовому маляру-художнику, то ли (по другой легенде) инженеру. Но это был самый красивый дом, двухэтажный, с двумя печами, с наличниками, были и коровник, и конюшня, и огромная баня «по-черному», где мылись все островитяне. Говорят, в доме останавливались приезжавшие на охоту князья из Петербурга. А во время гражданской войны хозяина спас от раскулачивания его любимый конь Орлик, которого он подарил одному комиссару. Орлик спас комиссару жизнь, и тот выдал хозяину почетную грамоту. Охранную грамоту.
До сих пор на остров нет переправы, и добраться к нам можно только на лодке. Все это время домом владела одна семья, пять лет назад мы приобрели его у правнучки, с участком 40 соток. Когда-то их владения, конечно, были значительно обширнее. Во время войны в одной из комнат организовали продуктовый магазинчик для соседей.
Дом достался нам в плачевном состоянии: с провалившимся полом и порушенными печами.
Сейчас это «евроизба». Пять комнат внизу, наверху — большой зал и еще одна комната. Построили летнюю кухню, погреб, лодочный гараж, баню. В старой, «по-черному», сейчас что-то вроде музея советского быта: примусы, керосинки, бамбуковые удочки, стиральная машина RIGA — все, что досталось от старых хозяев.

– На острове много жителей?
– Домов с полсотни. Дачники и местные — пополам, некоторые дома заброшены.

– Значит, и лодка есть?
– Там без лодки не прожить — просто домой не попасть. У нас две оставшиеся от старых хозяев: небольшая плоскодонка и грузовая шаланда-кормилица. И новенький катерок.

– Рыбалка?
– Десять шагов от калитки — вот и рыбалка.

– Но так ведь на выходные не накатаешься, как минимум — с пятницы до вторника.
– Мы так и ездим. Летом — каждую неделю, зимой пореже. Скучать не приходится. Одни мы там редко бываем. Хотя дорога занимает часа три. В этом году спонтанно устроили музыкально-поэтический пленэр. Собрали близкий круг: барды, поэты, искусствоведы, художники, — и провели три с половиной дня. Барды пели, искусствоведы спорили, художники рисовали. Александр Траугот расписал огромную стену гаража (6 метров на 3). На следующий год повторим, всем понравилось.

– Так где ваш дом — в Петербурге или в Свирице?
– Дом в Петербурге и дом в Свирице — никакого водораздела, никаких километров. Это одно пространство. Дорога не утомляет. Оба дома полны гостей!
А работать при современных технологиях можно и там и там.

– «Счастья — хоть отбавляй, времени — пруд пруди…» Это тоже из вашей песни. Откуда черпаете силы для позитивного отношения к миру?
– Это как у Хармса: мир должен быть сбалансирован, плюс уравновешен минусом. Я так отношусь ко всему, что делаю. В песнях тоже. Как русские частушки построены: от плача к смеху и наоборот.

– То есть вы меняете не мир, а свое отношение к нему?
– Наверное, не задумывался. Но в результате всегда что-то должно поменяться,
а иначе зачем все это делать?

– Вы считаете себя защитником ниши? Хранителем Грааля?
– Никаким защитником я себя не считаю. Я делаю книги для себя любимого. Для своих детей и внуков. А то, что это по сердцу еще кому-то, говорит только о том, что мы на правильном пути. Юрий Норштейн как-то сказал мне очень простые и грустные слова: «Алексей, нас так мало, что нам надо держаться вместе». Вот с этой формулой и живу. Другой вопрос — надо соответствовать как минимум этому ближнему кругу. И держать ответ за все, что сделано, за всякую мысль, за каждое слово.