Палезо-Вильбо, саспенс и Мга

Даже его курение в непосредственной близости от надписи: «Не курить! No smoking!» не вызывало протеста. В конце концов, если по отношению к нему не соблюдают закон (железнодорожное расписание), то, почему он должен соблюдать? Я тоже закурил. Россия – родина анархизма, антигосударственного, антиюридического учения. 
Впрочем, я думал о другом. До чего же напряженна, исполнена саспенса жизнь в России. Вот, допустим, какой-нибудь парижанин, интересующийся историей, узнал, что в городке Палезо-Вильбо, неподалеку от столицы, есть памятник Жозефу Барра. Мальчик-якобинец, барабанщик, погиб в бою с вандейцами, темными крестьянами, поднявшимися против свободы, равенства, братства, за короля, церковь и своих сеньоров. Захотел посмотреть на памятник первому, скажем так, пионеру-герою. Сел в метро, одна пересадка – и через 20 минут он в Палезо-Вильбо. Прошел по улице Камилла Демулена и вот тебе, пожалуйста, падающий навзничь бронзовый Жозеф Барра, сраженный вражеской пулей, не успевший допеть веселую песню. 
А вот, скажем, некий петербуржец решил съездить во Мгу, отправился на Ладожский вокзал, купил билет и ходит по перрону, нервно покуривая, вслушиваясь в милый женский голос из динамика. Приедет? Не приедет? А когда приедет?
И когда поезд подкатывает к перрону, закрывая собой вагон с дивной надписью «Рельсосмазыватель», о, какой благодарной радостью наполняются иззябшее тело петербуржца и его истомившееся сердце! Какой Хичкок, какой Жорж-Анри Клузо, признанные мастера саспенса, смогли бы достичь такого эффекта? 

Две церкви и Мгинская наступательная

Никакого памятника пионеру-герою вроде Жозефа Барра во Мге и ее окрестностях нету. Там есть нечто другое. Вернее, было. Нечто мне сочувственно-сентиментально-интересное. Я учился в 308-й школе на Бородинке. Как и мой отец. Нормальное такое конструктивистское здание 1930-х годов, на переломе к сталинскому ампиру. Грамотно выстроенный параллелепипед, без архитектурных излишеств. 
Это последнее здание, возведенное по проекту архитектора Андрея Вайнерта. А первые его постройки – во Мге и в поселке Лезье. Это две церкви в строгом древнерусском стиле, сменившем чудовищный аляповатый «а ля рюс» времен Александра III. Про эту манеру неплохо написал Луи-Фердинанд Селин, которого в 1935 году занесло в Ленинград. От Казанского собора он пришел в восторг, а по поводу Спаса-на-крови заметил: «Гигантская лягушка, облепленная кремом».
Кстати, привычка к строгости, к обнажению конструкции немало поспособствовала переходу русских архитекторов к конструктивизму. Их церкви, созданные в начале ХХ века, ближе к тому, что они пытались сделать в советской архитектуре, чем последующий жуткий стиль-монстр, сталинский ампир. 
Самое удивительное, что две эти церкви, во Мге и в Лезье, уцелели во время войны. 
Это чудо. С 22 июля по 22 августа 1943 года Мгу и окрестности утюжили так, что места живого не осталось. То была неудавшаяся попытка окончательного прорыва блокады. После соединения Ленинградского и Волховского фронтов в 1943-м образовалась узенькая щель. В нее с трудом втиснули железную дорогу, официально названную «Дорогой победы», а неофициально - «коридором смерти». В некоторых местах она проходила в трех-четырех километрах от немецких батарей.
Руководил строительством великий военный инженер, погибший в 1944 году, Иван Зубков. Летом 1943-го наши попытались расширить узенькую щель и напоролись на яростное сопротивление немцев. «Кто из воинов, сражавшихся летом 1943 года под Ленинградом, не помнит Синявинских болот!.. Даже ночью тебя мутит от зловонных испарений, от смрада тлеющего торфа. За неделю преют и расползаются на солдатах гимнастерки. Узкие тропы между квадратами торфяных выемок пристреляны минометами противника. Артиллеристы тащат орудия на руках. Я видел, как одно из них ушло в болото на четыре метра. Что же здесь делать танкам, хотя они и даны для боя?» - пишет о Мгинской наступательной операции генерал Бычевский. 
Артиллерийский офицер Николай Мясоедов, после учебки сразу попавший в самое пекло: «В этих боях с 22 июля по четвертое августа мы потеряли половину людей, а пехота – 80% личного состава. С артиллерии собирали поваров, писарей, слесарей – всех отправляли в пехоту… Это была самая жестокая, кровопролитная операция. Наша пехота была выбита, и немецкая пехота была уничтожена, и только артиллерия вела непрерывный огонь».
Две церкви устояли. Взорвали их только в конце 1950-х. Во Мге храм так и не восстановили. В 1997-м надстроили колокольню над бывшим зданием вневедомственной охраны вокзала, освятили помещение, вот и церковь. А в Лезье, говорят, воссоздали. В прежнем, древнерусском, вайнертовском стиле. Вот я и поехал.

Легенда имени

Интересно, для кого строил Вайнерт две эти церкви. По-моему, это связано с легендой о происхождении топонима. Мга - небольшая станция, построенная в 1901 году. Судя по всему, название идет от финского «мийа» -- топкий, болотистый, но легенда (уверен, сложившаяся в советское время) утверждает иное: Мга – аббревиатура. Мария Григорьевна Апраксина, владелица здешнего охотничьего имения.
Миф не выдерживает критики. Во-первых, в графском роду Апраксиных не было никаких Марий Григорьевн. Во-вторых, в поздней Российской империи была склонность к аббревиатурам: МВД, ЖМЮ (журнал министерства юстиции), но не до такой же степени, чтобы из Марьи Григорьевны сделать Мгу. Это привычка уже советских времен, когда глаз и ухо привыкли к Автодору и ОСОАВИАХИМу.
Однако легенда столь прочна, что дачный поселок, возникший в 1946 году неподалеку, получил название… Апраксин. В память о прежних владельцах. 
Во Мге действительно было охотничье имение. Только принадлежало оно не графине, а княгине, и не Марье Григорьевне, а Зинаиде Николаевне. И не Апраксиной, а Юсуповой. Так что аббревиатура должна была бы быть не МГА, а ЗНЮ, что было бы краше и загадочнее. Знойное, сонное марево поднималось бы над железнодорожной станцией: знююю, снююю, навеваю звенящие сны.
Вот для Зинаиды Николаевны и двух ее сыновей: Николая, блестящего теннисиста, убитого в 1910 году на дуэли бароном Мантейфелем, и Феликса, светского хлыща и бисексуала, убившего в 1916 году Распутина, - и были выстроены церкви во Мге и в Лезье.

«Черные лесорубы» и «Сладкое лобзанье»

С час я мерз во Мге на автобусной остановке. За моей спиной на беленой стене метровыми синими буквами было выведено: «Мурзик», а чуть пониже такого же размера цифрами мобильный телефон, надо полагать, Мурзика… Отходили автобусы на Кировск и в Петербург, но ни один не шел в Лезье. Водители советовали ждать и уезжали. Я плюнул и поймал такси.
Небольшого роста жилистый водитель поинтересовался: «Куда?», а потом: «Сколько?». Я смутился: «Не знаю…» - «Я тоже не знаю, - отвечал водитель, - я туда ни разу не ездил… Ладно, садись, у диспетчера узнаю…» Я уселся, пристегнулся и спросил: «А оно далеко, Лезье это?» Таксист позвонил, спросил, потом ответил: «Они тоже не знают. Сейчас перезвонят. Километров 20…» Поехали. Таксист хмыкнул: «Все здесь объездил, когда лес возил, а вот Лезье…».
«А вы лес возили?» - «У-у-у, чего я только не возил…» - «Лес в Финляндию возили?» - «Нет, в порт. Черные лесорубы рубили, а я возил…» - «А почему черные?» Водитель искоса посмотрел: «Потому что не белые… Рубили без лицензии, вот и черные…» - «А! – процитировал я охаянный второй том “Мертвых душ”, - ты полюби нас, черненькими, а беленькими нас всякий полюбит!» - «Ух ты! – обрадовался водитель. – Хорошо. Народная мудрость?» Я не успел ему объяснить, что это мудрость сходящего с ума гениального писателя, потому что зазвонил мобильник.
«Сколько? – переспросил водитель и, услышав ответ, дал волю чувствам, - да вы что там все о…?» Да, еще раз процитируем Гоголя: выражается сильно русский народ. «Сколько?» - осторожно спросил я. «Тыща рублей», - отвечал водитель. Я отстегнул ремень и стал открывать дверцу. Водитель дал по тормозам и расхохотался: «Ты куда – на ходу? Вот, сейчас выходи…» Я вышел и поинтересовался: «Сколько я вам должен?» Водитель махнул рукой: «Ладно. Проехали. Ты полюби нас черненькими…» Он покачал головой и отъехал.
Я потопал по Советскому проспекту, улице Челюскинцев, улице Шмидта (очевидно, Отто Юльевича, а не Петра Петровича, раз рядом Челюскинцы), вышел к площади. Там, где была церковь, построенная Вайнертом для Юсуповых, теперь в окружении деревьев и домов послевоенной, под старину, архитектуры, стоял бетонный Ленин. У подножия памятника лежали цветы. Покружил еще немного по городку, увидел белого, словно призрак, солдата с ребенком на руках, и две зеленые башни танка Т-34. Решил зайти в церковь у вокзала.
В церкви прихожанки вовсю чистили шандалы. Я зашел и замер. Я увидел шедевр. Абсолютный шедевр. Дело не в том, что эта икона была очень древняя. Дело в том, что она была гениальная. Ее писал мастер, равный по таланту Андрею Рублеву, а по художническому темпераменту - Феофану Греку. Цвет от Рублева, а энергия от Феофана. Это была грозная византийская икона.
Странно, но этот тип икон я знаю. Это «Гликофусса», «Сладкое лобзание». Богоматерь целует младенца Христа. Но такого решения сюжета не видел ни разу. На всех «гликофуссах», мною виденных, младенец и мать тянутся друг к  другу. Младенец смотрит на нее, а она смотрит на меня, зрителя (если можно так выразиться), со страхом и упреком: «Я отдала вам, людям, свое дитя, а вы его убили…».
Здесь и младенец, и его мать смотрят на меня, но по-разному. Мать - со страхом и недоумением, а младенец, нет, пусть и маленький, но мужчина или Бог - сурово, жестко. Мать тянется к нему для поцелуя, а он одной рукой отстраняет ее лицо. Другая рука у него странно, болезненно вывернута. Мать недоумевает, почему ее сын отворачивается от нее. И смотрит на меня с немым вопросом, тем самым… Человек, читавший Евангелие от Матфея, может ответить: «Кто моя мать? Кто мои братья? Те, кто пойдут за мной, вот, кто для меня и мать, и братья…».
Я долго смотрел на икону. Потом решил узнать, откуда она. Кто ее принес? Кто отреставрировал? Подошел к женщине в церковной лавке. Поинтересовался: «Понимаю, что вопрос суетен, но откуда у вас вот эта икона? Вот это “Сладкое лобзание?”» - «Сладкое целование», - поправила меня женщина. Я не стал спорить. «Именно, так вот откуда она? Она очень древняя…» - «Да, древняя. Мы это знаем. Греки подарили». - «Когда?» - «Не помню. Несколько лет назад. Приезжали к нам и подарили…». 
Я еще посмотрел на «Сладкое целование» и вышел на улицу. Надо было топать на автобусную станцию. До Питера автобусы ходили не так, как до Лезье. Добрался.